Кровавые берега

Пульт этот располагался по соседству с узлом связи, что было и хорошо, и плохо. Хорошо, поскольку я смог атаковать механика безостановочно, перепрыгнув через перила площадки и в два прыжка очутившись возле него. Плохо же то, что он успел заметить, как я вырубил связиста, и потому мне не удалось застать этого матроса врасплох.

Теперь без монтировки было не обойтись, и о гуманизме пришлось забыть напрочь. Я метнулся к механику, а он подскочил к пульту, шустро отцепил от него какой-то съемный рычаг и изловчился отбить им мой ломик, что метил противнику в темечко.

Противник был крупнее меня и в стычке лицом к лицу имел явное преимущество. Однако, несмотря на хорошую реакцию, он еще не сориентировался в происходящем и таращился на меня растерянными глазами. Так, словно бы ждал, что сейчас я рассмеюсь и признаюсь, что на самом деле это все понарошку: «Ай, молодец! Хотел вот тебя разыграть, но ты парень не промах!»

Если механик всерьез рассвирепеет, станет наносить удар за ударом, он быстро сломит мое сопротивление. А потом припрет к чему-нибудь лопатками (теснота в отсеке не благоприятствовала здесь дракам, а тем паче с оружием) и забьет меня до смерти. Поэтому я отринул смятение и, пока враг не опомнился, сам обрушил на него шквал ударов, взявшись теснить его к пульту.

Будь матрос профессиональным воином, вроде Сандаварга, он защищался бы грамотно: парировал бы бьющую наотмашь монтировку фехтовальным приемом и тут же решительно контратаковал. Но механики «Шайнберга» были такими же профанами в рукопашном бою, как я. И этот противник защищался так, как подсказывали ему инстинкты.

Вжав голову в плечи, он отражал мои удары простейшим из всех способов: ухватил рычаг обеими руками за концы и подставлял его навстречу ломику. Но подставлял, надо отметить, ловко. Я то и дело менял угол атаки – предел моей тактической мысли, – но каждый раз монтировка звенела о металл, а не радовала меня хрустом сломанной вражеской кости.

Нет, так дело не пойдет! Надо срочно менять тактику, пока противник предсказуем. Ведь я тоже веду себя предсказуемо и тоже наверняка навожу противника на мысль о смене тактики.

Растерянность на лице матроса быстро сменялась яростью, но я не дал ей выплеснуться наружу. Притворившись, что делаю очередной выпад, я заставил противника поставить верхний блок. Но вместо того, чтобы звякнуть металлом о металл, я внезапно придержал монтировку и, отклонив траекторию удара, врезал не по центру рычага, а по его краю. Аккурат по тому месту, где его сжимали вражеские пальцы.

Придержанный удар получился ослабленным, но сломать механику пальцы мне удалось. Он вскрикнул от боли, инстинктивно отдернул руку и, отпустив конец рычага, тут же ткнул им меня, будто шпагой. Это было что-то новенькое! Вот только против моей старой тактики подобная контратака оказалась неэффективной. Штырь угодил мне в грудь, и это тоже было чертовски больно. Но нанесенный в суматохе тычок разве что наградил меня кровоподтеком, и только. Я отпрянул назад, но мой ломик уже летел вниз, и на сей раз удар был сделан с полноценным, мощным замахом.

Ключица противника хрустнула, он выронил штырь, и его рука повисла, словно плеть. Матрос ударился в крик и попытался защититься другой рукой, но в итоге заработал третий перелом – на сей раз предплечья. После чего беспомощно повалился на колени и взмолился:

– Хватит! Постойте! Хватит!..

Пропущенный мной удар сильно меня разъярил. Но все же моя ярость не шла в сравнение с яростью северян, и мои уши во время битвы были открыты мольбам о пощаде. Особенно если о ней молил человек, которого я сам вынудил взять в руки оружие и защищаться.

Толкнув калеку ногой в грудь, я опрокинул его на спину, затем оттащил за шиворот подальше от пульта и, прижав ему голову с-образным концом монтировки к полу, пригрозил:

– Лежать, не двигаться! Сойдешь с этого места хоть на шаг – размозжу башку без разговоров!

– Хорошо, хорошо! Я все понял, клянусь! – закивал матрос, будучи не в силах пошевелить ни одной рукой. Для нас он больше не представлял угрозы. Терзающая его боль и тугие рычаги, к каким он не мог даже прикоснуться, не говоря о том, чтобы их переключить, гарантировали, что этот раненый не устроит у меня за спиной подлянку.

Оставив его стонать и корчится в муках, я проверил напоследок, что он не дотянется ногами до каких-нибудь переключателей, и поспешил к Долорес. Мимоходом глянул, как обстоят дела у Гуго. Он уже закрутил до упора запорное дверное колесо и теперь пристраивал в нем лом так, чтобы никто не отпер дверь снаружи. В нее еще не ломились, но как только убежавшие механики поймут, что в моторном отделении творится неладное, они попытаются взять нас штурмом. Не забыв, само собой, призвать себе подмогу.

Но пока подмога требовалась не механикам, а Малабоните, у которой также не получилось с ходу разобраться с противником.