Логен почувствовал укол паники. Теперь он знал, где находится. Он накидал снега к входу маленькой пещеры, чтобы сберечь тепло, сколько уж его там было. Должно быть, пока он спал, шёл снегопад, и вход завалило совсем. Если метель была сильной, то снаружи, небось, много снега. Сугробы выше человеческого роста. Логен может никогда не выбраться. Что если он карабкался вверх по высокогорным долинам, только чтобы помереть в этой тесной дыре в скале, в которой даже ноги не вытянуть.
Логен, как мог, извернулся в этом узком месте и стал отгребать снег окоченевшими руками. Он барахтался в нём, боролся с ним, прорубался через него, бормоча себе под нос проклятия. Внезапно хлынул обжигающе-яркий свет. Логен откинул последний снег и выполз на открытый воздух.
Небо было сверкающе-голубым, над головой пылало солнце. Логен поднял к нему лицо, закрыл воспалённые глаза и подставил себя омывающему свету. Воздух болезненно холодил горло. Пронизывающе холодил. Во рту пересохло, словно от пыли, язык стал похож на плохо обработанную доску. Логен зачерпнул снега и взял в рот. Снег таял, Логен глотал. Холодно, из-за этого заболела голова.
Откуда-то доносилась могильная вонь. Не только запах его собственной сырости и кислого пота, хотя и этого было довольно. Пахло одеяло, которое уже начинало гнить. Два куска от него были намотаны на руки, как рукавицы, и привязаны к запястьям верёвкой, а ещё один обмотан вокруг головы, словно грязный вонючий капюшон. Сапоги плотно набиты лоскутами. Остатки намотаны на тело, под плащом. Одеяло плохо пахло, но спасло ему жизнь этой ночью, и значит, дело того стоило. Вонять будет намного сильнее, прежде чем Логен сможет позволить себе избавиться от лохмотьев.
Он с трудом поднялся на ноги и осмотрелся. Узкая долина, с крутыми склонами и заваленная снегом. Её окружали три огромных пика — горы тёмно-серого камня и белого снега на фоне голубого неба. Он знал их. Фактически, старые друзья. Единственные из тех, что у него остались. Он был в Высокогорье. Крыша мира. Ему ничто не грозило.
— Ничто не грозит, — прохрипел он себе, хоть и не особенно радостно. Не грозила еда, определенно. Не грозило тепло, это уж точно. Ничто из этого не будет тревожить его здесь. Он, может, и сбежал от шанка, но это место для мертвецов, и если он здесь останется, то присоединится к ним.
К тому же он был жутко голоден. Его живот стал огромной мучительной дырой, которая взывала к нему пронзительными криками. Логен нащупал в сумке последнюю полоску мяса. Старую, коричневую, лоснящуюся, похожую на сухую веточку. Вряд ли она заполнит пустоту, но больше у него ничего не было. Он вцепился в неё зубами — жёсткая, как старая кожа сапога — и с трудом проглотил с горсткой снега.
Логен прикрыл рукой глаза и посмотрел на север, на долину, по которой он пришёл днём раньше. Земля там медленно шла под уклон, снег и скалы уступали место покрытым соснами холмам горных долин. Деревья сменялись извилистой полоской пастбищ, а за поросшими травой холмами виднелось море — блестящая линия далеко на горизонте. Дом. От этой мысли Логену стало плохо.
Дом. Там, где жила его семья. Его отец — мудрый и сильный, хороший человек, хороший вождь для своего народа. Жена Логена, его дети. Они были хорошей семьёй. Они заслуживали лучшего сына, лучшего мужа, лучшего отца. Там остались и его друзья. И старые и новые. Как было бы хорошо снова их повидать. Поговорить с отцом в длинном доме. Поиграть с детьми, посидеть с женой у реки. Поговорить о тактике с Тридуба. Поохотиться с Ищейкой в горных долинах, мчась напролом через лес с копьём в руках, по-дурацки хохоча.
Логен почувствовал внезапную мучительную тоску. Он чуть не задохнулся от этой боли. Проблема заключалась в том, что все они были мертвы. От дома осталось кольцо чёрных головешек, а река стала сточной канавой. Он никогда не забудет, как спустился с холма и увидел выжженные развалины в долине. Как пробирался по пеплу, выискивал признаки того, что хоть кто-то спасся, а Ищейка тянул его за плечо и уговаривал бросить это дело. Там не осталось ничего, кроме сгнивших до неузнаваемости трупов. Логен бросил искать знаки. Все они стали мертвецами, уж шанка-то мертвецов делать горазды. Сплюнул на снег, коричневой слюной от сухого мяса. Мертвы, замерзли и сгнили, или сожжены дотла. Вернулись в грязь.
Логен выпятил челюсть и сжал кулаки, обмотанные гниющими обрывками одеяла. Он мог вернуться в развалины деревни около моря, в последний раз. Мог броситься в атаку с боевым кличем, как делал это в Карлеоне, когда потерял палец и заработал свою репутацию. Мог вырезать нескольких шанка. Разрубить их, как он разрубил Шаму Бессердечного, от плеча до брюха, так, что выпали кишки. Мог отомстить за отца, за жену, за детей, за друзей. Это был бы подходящий конец для того, кого называли Девять Смертей[14]. Умереть, убивая. Получилась бы достойная песня.