Кровь ацтека. Тропой Предков

Предсказатель, которого я повстречал перед этим, несомненно, являлся шарлатаном, но Целителю фокусы не требовались. Магия могилы таилась в самих морщинах, украшающих его чело.

Для меня он был богом, но не греческим или римским, которые вечно строили козни и занимались интригами, а неким более мрачным божеством, снисходительным в своей мудрости и беспощадным в насмешливом презрении.

С плеч Целителя ниспадал до самых лодыжек плащ из ярких перьев всех мыслимых цветов, пояс из змеиной кожи был отделан бирюзой, а завязки кожаных сандалий оплетали икры до колен. Приблизительно так я представлял себе Мотекусому, только Целитель был более древним, мудрым, усталым и почтенным.

Когда я увидел этого человека впервые, он «лечил» женщину, которая страдала от головной боли. А его паршивая жёлтая шавка, больше похожая на койота, чем на собаку, разлеглась неподалёку на потёртом красном одеяле. Г олова собаки покоилась на скрещённых лапах, скептически поблескивавшие глаза вбирали каждое движение, большое или маленькое, как будто высматривая возможных недругов. Кто мог предполагать, что вскоре мне предстояло узнать гораздо больше об этом странном животном и его ещё более странном хозяине.

Женщина сказала Целителю, что злые духи проникли в её мозг и теперь изнутри терзают душу. В прежние времена индейские жрецы стали бы лечить больную целебными травами, и даже отец Антонио признавал силу некоторых из священных настоев. В знаменитом саду правителя ацтеков Монтесумы, говорил он мне, было свыше двух тысяч различных видов лекарственных растений. Большая часть этого знания утрачена для мира, потому что, завоевав земли индейцев, священники сожгли библиотеку рецептов, записанных ацтекскими целителями на свитках рисуночным письмом.

— Они боялись того, чего не понимали, и сожгли то, чего боялись, — посетовал как-то клирик.

Ну а если бы целебные травы не помогли этой женщине, древние жрецы просверлили бы ей череп и призвали демона уйти. Целитель, разумеется, был тикитль — лекарем, сведущим в использовании трав и кореньев. Но в отличие от испанских травников, именуемых curanderos, тикитль также применял для исцеления и магические ритуалы. Но то была самая малая часть медицинского искусства Целителя, владевшего собственными, одному ему ведомыми методами. В данный момент он нашёптывал больной на ухо тайные заклинания, призванные заставить злых духов выйти наружу.

Хотя я знал, что, бросив кости, можно предугадать течение болезни не в большей мере, чем узнать таким образом будущее, однако верил, что порой некоторыми из нас овладевают демоны. Отцу Антонио я в этом, конечно, не признавался, но сам видел, как кое-кто из одержимых беседовал с дьяволом. Индейцы же считали, что злые духи могут проникать в мозг человека через уши, нос, глаза и рот.

На моих глазах старый лекарь, касаясь губами уха одержимой, беззвучно проговаривал свои священные слова. Неожиданно его глаза выпучились, он резко отпрянул. Женщина взвизгнула и конвульсивно дёрнулась: в зубах Целителя извивалась вытащенная из её головы ядовитая змея. Над толпой пронёсся изумлённый вздох.

Я приписал это ловкости рук — старик наверняка пустил змейку вверх по своему рукаву, а потом спрятал её у себя во рту. Ну разве мог я считать иначе? И в силу полученного образования, и по своей натуре я был привержен правде, чтил Сократа и его ученика Платона, и хотя ложь являлась неотъемлемой частью моей повседневной жизни, в глубине души я презирал её, склоняясь перед алтарём Истины. Естественно, что у меня возникло желание разоблачить этого мошенника, тем паче что он был индейцем, а не испанцем, так что кары за дерзость можно было не опасаться. Однако что-то заставило меня промолчать. Что именно — не знаю. Но Целитель, похоже, прочёл мои мысли: его глаза выхватили меня из огромной толпы.

— Подойди сюда, мальчик.

Все уставились на меня, даже жёлтая собака. Сам не пойму как, я очутился на каменной плите рядом с Целителем.

   — Ты, смотрю, не веришь, что я извлёк змею из головы этой женщины?

Я прекрасно понимал, что говорить правду — лучший способ нажить врага, а умение притворяться — высшая доблесть всякого lépero. Не хватало ещё лезть в чужие дела. Однако в тот раз я не сдержался. Раз уж старик сам этого хочет, так тому и быть.

   — Ты спрятал змейку у себя во рту или в руке, — невозмутимо заявил я. — Это был всего лишь ловкий фокус.

Мои слова подорвали власть Целителя над толпой — послышался свист. Однако старец не опечалился.

   — Я вижу, что в твоих жилах течёт индейская кровь, — промолвил старый мудрец, печально покачав головой, — но ты предпочитаешь своих испанских предков.

   — Я предпочитаю знание невежеству, — немедленно парировал я.

   — Вопрос в том, — улыбнулся старик, — сколько знания может вынести мальчик?

Тихонько бормоча нараспев что-то на науатль, он стал совершать пассы перед моими глазами. Я закачался, лицо моё запылало, словно в лихорадке, на глазах выступили слёзы, дыхание перехватило. От моего недавнего скепсиса не осталось и следа.