Кровь ацтека. Тропой Предков

Кроме Санчо и Матео в нашу компанию входили два метиса самого отталкивающего вида: недалёкая уличная шваль. Эта парочка не встретила бы радушного приёма даже в самых гнусных притонах Веракруса, а уж сунься они в приличное место, их спровадили бы прямиком на виселицу. Санчо и эти метисы, несомненно, представляли собой самую настоящую разбойничью шайку, из тех, что устраивают засады, заманивают проезжих путников и перерезают им горло ради того, чтобы обчистить карманы жертвы.

И снова я задался вопросом: как могло случиться, что поэт-меченосец связался с этим отребьем?

Санчо и Матео были верхом на лошадях, а метисы ехали на мулах. Мы с Целителем шли позади пешком, ведя мула и жёлтую собаку. Местность порой была такова, что верховым приходилось слезать со своих животных и вести их в поводу. Постепенно Матео начал отставать и пошёл рядом со мной и Целителем. Не знаю уж, просто за компанию или ради слежки, но сдавалось мне, что он и сам не мог долго выносить общество Санчо.

   — Ты хорошо говоришь по-испански, — заметил мимоходом Матео. — Священники неплохо тебя обучили.

Именно священники и обучали индейцев по всей Новой Испании, так что это был вполне естественный вывод. Я не принял это утверждение на счёт отца Антонио. Похоже, Матео сказал это просто для поддержания разговора, а не желая выяснить мою подноготную. Он по-прежнему не давал никаких оснований подозревать, что знает, кто я на самом деле. Правда, как я ни старался сойти за малограмотного, мой испанский был лучше, чем у большинства индейцев. Я пытался говорить на испанском на манер простолюдина, но это было трудно, потому что мне требовалось поддерживать беседу, а не отделываться краткими ответами. Я старался показать Матео, что мой испанский не так уж и хорош. Я намеренно делал ошибки в разговоре с доном Хулио и собирался и впредь ломать комедию.

Я всё время думал, знает ли Матео, кто я такой, и не собирается ли он меня опять защитить. Хотя это вряд ли. Скорее всего, именно он отрубит мне голову после того, как я исполню для них таинственное задание. Я собственными глазами видел, как быстро его меч может отделить голову от тела.

Вскоре я выяснил, какие два занятия больше всего по душе Матео, не считая любовных утех и поединков, — выпивка и болтовня.

По ходу дела он частенько прикладывался к фляге и рассказывал множество историй. ¡Рог Dios! Похоже, этот кабальеро пережил больше приключений, чем Синдбад, пустившийся в путь из Басры, или Одиссей, отплывший из Трои.

   — Этот парень всё равно что певчая пташка, — заметил Целитель, когда мы остались наедине. — Наслаждается музыкой собственных слов.

Матео, оказывается, был моряком, а потом состоял в качестве солдата на службе у короля.

— Я дрался с французами и англичанами, с голландскими бунтовщиками и турецкими язычниками. Богохульные протестанты, еретики-голландцы и неверные мавры — все отведали моего клинка. Я дрался верхом, на палубе корабля и взбираясь по стене замка. Я убил сотню человек и любил тысячу женщин.

А ещё он рассказал миллион историй. Мне было очень любопытно, почему этот блестящий кабальеро, автор пьес и книг, кончил тем, что связался с Санчо, самым заурядным головорезом, но задать этот вопрос я не решался.

То была странная парочка. Из личного опыта я знал, что Матео смертельно опасен. Что до Санчо, то убийца в нём угадывался с первого взгляда. Однако разница между этими двумя была как между изысканным клинком из толедской стали и простым топором. Матео был picaro, хвастун, меченосец и авантюрист. Но помимо этого, он был писателем и актёром, правда, ни на том ни на другом поприще, похоже, не преуспел, зато это придало ему лоск образованного кабальеро.

В Санчо ни на образование, ни на благородство не было и намёка. То был грубый, жестокий, грязный душой и телом наглец и задира.

Но одновременно чувствовалось в нём что-то неправильное, хотя что именно, я никак не мог уловить. Его внешность казалась мне... странной. На вид Санчо был мощно сложен... однако порой он выглядел скорее полным, чем мускулистым, такая фигура больше характерна для женщины. Несколько лет тому назад я слышал, как отец Антонио и брат Хуан толковали о стражах гарема, которых использовали мавры; они назывались евнухами. То были оскоплённые мужчины, и говорили, будто бы их мускулы размягчаются, а тела затягивает жирком, у некоторых даже начинала расти грудь. Наверное, то же самое случалось с рабами-африканцами, которых кастрировали. Несмотря на все его брутальные манеры и угрозы, Санчо была свойственна та женская пухлость, которая, я думаю, была присуща евнухам.

Матео вновь завёл одну из своих бесконечных историй: