Кровь ацтека. Тропой Предков

   — Не будет никаких условий. Я размажу твои кишки по земле прямо сейчас, если ты попытаешься меня рассердить.

   — Ну давай зарежь меня, — поддразнил я его, делая вид, что нисколько не испугался, — и сокровища тебе не видать.

   — Оставь его в покое, Санчо, — спокойно промолвил Матео. Но такое спокойствие он обычно обнаруживал, только когда был убийственно серьёзен.

Я почувствовал, как Санчо напрягся от ярости: кончик его ножа упирался мне в бок.

   — Нам нужен он сам, а не его отец. Старик только путается под ногами. К тому же у парнишки есть смелость, и он не глуп. Он не верит, что ты вознаградишь его за старания.

Санчо отпустил меня. Я отступил назад, а испанец поднял голову вверх, словно призывая небеса засвидетельствовать его честность и искренность.

   — Клянусь могилой моей благочестивой матушки и памятью моего мученика отца, что я награжу тебя, если ты принесёшь золотую маску.

Э, да стоит ли верить этому человеку? Определить, когда он лжёт, легко. Ибо это случается всякий раз, когда он открывает рот.

   — Ты получишь то, чего заслуживаешь, — сказал Матео. — Поверь мне. А старикан пусть убирается на все четыре стороны.

Я опустился на колени рядом с Целителем. Он продолжал смотреть прямо перед собой, покуривая трубку.

   — Ты должен уйти, — заявил я старику. — Прямо сейчас. Я хотел, чтобы он ушёл, пока испанцы не передумали.

   — Отправляйся в Оахаку и жди меня там. Я приду туда через пару дней.

   — А почему бы нам не пойти вместе?

   — Потому что мне нужно кое-что сделать здесь, для gachupin.

Он покачал головой.

   — Мы отправимся вместе. Ты мой помощник. Мои старые глаза нуждаются в тебе, ты должен показывать путь. Я подожду тебя здесь, пока ты не закончишь свою работу.

«Твои старые глаза зорки, как у орла, а твой ум острее, чем зубы змеи», — подумал я.

   — Не доверяй этому испанцу, — сказал Целитель, — тому, что с рыбьими глазами. Если он захочет причинить тебе вред, я наведу на него заклятие. Кинжал, который он направит на тебя, обернётся и поразит его собственное сердце.

   — Ацтекская магия не действует на носителей шпор, — тихо возразил я. — Потому-то им и удалось уничтожить наши храмы и поработить наш народ.

И прежде чем Целитель успел привести новые возражения, я обратился к нему с просьбой, в которой, я знал, он мне не откажет.

   — Ты был мне отцом, и я люблю тебя как отца. И я прошу тебя почтить эту любовь, исполнив мою просьбу. Немедленно отправляйся в Оахаку и жди меня там. Если ты этого не сделаешь, то моя жизнь окажется под угрозой.

Он не ушёл бы ради того, чтобы спасти себя, но он хотел защитить меня.

Я проводил Целителя вместе с его ослом и собакой до дороги на Оахаку и вернулся в лагерь только после того, как старик скрылся из виду. Я подождал, желая убедиться в том, что метисы не пошли за ним следом. Мысли о собственном побеге я упорно гнал, ибо слишком хорошо понимал, что, если я убегу, Санчо тут же отправится в погоню за Целителем. Я прожил на этом свете всего восемнадцать лет, но уже много знал о человеческой натуре и предательстве.

Вернувшись, я увидел, что Санчо, Матео и метисы собрались вместе и что-то обсуждают.

   — Подожди нас вон там, — велел Санчо.

Сидя на корточках, я издали наблюдал за ними, делая вид, будто чрезвычайно увлечён изображением на земле знаков ацтекского рисуночного письма. Пока Санчо говорил, Матео как бы ненароком поднял взгляд на храм. Я услышал, как Санчо сказал, что неважно, днём это произойдёт или ночью, а Матео добавил, что на подготовку уйдёт вся ночь.

   — Тогда я пока позабавлюсь с одной из шлюх того торгаша, — заявил Санчо.

На этом совещание закончилось, и Санчо подозвал меня к себе.

   — Твои услуги потребуются нам утром, Чико. Могу я быть уверен, что сегодня ночью ты не сбежишь?

   — Сеньор, вы можете доверять мне не в меньшей степени, нежели своей благочестивой матери, — заверил я его, твёрдо вознамерившись сбежать, пока этот глупец будет спать.

Однако на меня тут же набросили верёвочную петлю и рывком её затянули. Конец верёвки держал один из метисов.

Санчо покачал головой с притворной печалью.

   — Чико, моя матушка была ведьмой да ещё вдобавок мошенницей — и это самое лучшее, что о ней можно сказать.

Санчо связал меня по рукам и ногам. Его метисы внесли меня в палатку и положили на землю. Так я лежал пару часов, пытаясь высвободиться с помощью старых фокусов с суставами. Но Санчо знал своё дело и связал меня надёжно.

Он вернулся в палатку на рассвете.

   — Я договорился, чтобы ко мне прислали одну из проституток, но что-то я сегодня устал. Я хочу позабавиться с ней, но не втыкать в неё свой реnе. ¿Comprendes?

Я кивнул. Хотя на самом деле не очень понял, о чём испанец толковал. Если он слишком устал, то зачем платить проститутке за услуги?

   — Если твой реnе не хочет становиться garrancha, на этот случай есть особое зелье, которое я могу достать, и оно придаст тебе силу.

Он пнул меня — довольно сильно. И ещё несколько раз. Да уж, сказать носителю шпор, что его реnе не такой длинный и крепкий, как меч, было необычным — и неуместным — проявлением откровенности с моей стороны.