Кровь Ардана

Но кто же мог сотворить такую мечту? Я вернулся к своему рабочему столу. Потёр след от кружки и достал бумаги. Дела отодвинул на ночь. А сейчас занялся просматриванием списков. Такую мечту же так быстро не создашь. Нужно о ней думать. Вот я и проверил сначала всех старожил. Их было трое. Старый бородатый Дед-Зелерод. Ведьма из пятой камеры и одноногий пират Джак.

Да неужто кто-то из них? Что мне о них известно? Деда привезли двадцать лет назад 15 мая и заперли за тяжкое оскорбление дворянина. Нрав спокойный. Тайник держит — только в тайнике уголёк, тряпка, обмылок и огарок. Да, вот недавно сахару кубик раздобыл и грызёт единственным зубом по ночам.

Ведьма. Арестована пять лет назад за проклятие. Пятого декабря. С тех пор изрядно очаровывала стражу, была магически связана другой ведьмой и теперь всё время молчит. Она?

Или пират. С одной ногой, одним глазом и попугаем, попугай с ним расставаться не желал. И они почём зря друг друга костерили что ни день. Пират сидел за многочисленные набеги. Пил со стражей, ругался, дрался когда только мог.

Он? Пират?

А может это кто-то из новеньких. Их ещё пять человек. Оборотень, нищий вампир, эльф с дудочкой, парнишка вор, шулер с большой дороги. Эти меньше года сидят. А остальные приходя и уходят. Так кто же из них?

Не меньше недели этому дереву. Сам я работал здесь уже половину года. Но если в подвал и спускался, то в тот дальний угол не заглядывал. И никто не заглядывал.

Кто мог создать такую мечту? Старый опытный человек, жизнь уже повидавший, мечтающий? Или молодой мальчишка, что только начинает путь и ещё верит во всё хорошее? Дед-Зелерод, мальчик? Или ведьма. А вдруг пират?

Что он о них знает?

Чем они жили? Чего хотели? Я тяжело откинулся на спинку стула. О них я не знал ничего.

Утром следующего дня, наскоро разобравшись с протоколами, я взялся разносить еду арестантам. Раньше этим занимался Мукс, а теперь я ему проиграл в карты и обязан был ещё месяц выполнять мелкие обязанности. Мукс был в восторге. Я при деле.

Взяв тележку с котлом и поставив мешок с хлебом, я покатил её по коридорам. Пришлось сделать несколько заходом. На тех, что сидели здесь меньше недели я внимания не обращал. А вот к тем, что коротали срок больше месяца — вот к тем уже присматривался. А особенно к старожилам. Некоторые на меня с интересом поглядывали. Другие вроде даже не замечали. Я наливал похлёбку в миску, ставил кусок хлеба и шёл дальше. Только всё это время присматривался к лицам. У старика Зелерода вон всё как изрезанный пень. У пирата тёмное-тёмное загорелое. А ведьма бледная и с чернющими глазами точно угли. Наш оборотень с острым носом. А шулер такой весь из себя неприметный. Кто из них?

Только Дед-Зелерод сказал:

— Нынче ты, сынок.

— Да, дедушка.

Кто из них творец мечты?

На следующий день, закончив и с бумагами, и с переучётом, и полы помыв, я снова взял тележку и покатил коридорами. Факелы чадили. Мимо решёток окон носились крысы. С улицы доносился цокот подков и трескотня шумных улиц. Сегодня было тепло и свежо. Вон оборотень приник к решётке и нюхает дальние дали.

Тележка скрипела. Сегодня я захватил сыра с кухни. Наш стряпчий Халей всё-таки заметил, но решил, что к себе тяну. Мы с ним в отношениях хороших. Я ему зла не делал, он мне.

И вот добредя до камеры Деда-Зелерода, я взял выставленную миску и положил к каше ещё кусок сыру.

— Как сегодня дела, дедушка? — спросил я, между прочим поправляя крышку котла.

— Дождь будет, — ответил Дед-Зелерод.

— И на то похоже.

— Точно говорю.

Так мы с ним и начали говорить. Не знаю почему, но очень мне хотелось, чтобы то был Зелерод. Всё казалось, если так долго живёшь и борода вокруг пояса два раза намотана — так точно под конец жизни должна найтись хоть одна вот такая большая красивая мечта.

Многое мне тогда Зелерод рассказал. А жил он взаправду давно и многое повидал. И ещё сущности мечтательные видел, когда те светились по ночам, и детей у него когда-то было не меренно. «Может, — говорил он, — некоторые и сейчас живы». А ещё он долго работал сапожником.

А от него я бежал в подвал-склад и кидался к дереву. И спрашивал.

— Это у тебя много детей?

Или.

— Спой про сапоги.

И дерево пело. Так прекрасно, что дух захватывало. На всякий случай я отгородил его ящиками, мало ли кто его найти мог и что с мечтой сделать. А она тут проросла. Вот какая упёртая. Растёт себе в темноте и раньше почти забытая. Никто к ней не наведывался, ничем не укреплял.

Тогда я подумал, что такие упёртые мечты бывают только у детей. И стал таскать сыр ещё и воришке. Мальчонку звали Асмер Ловкие Руки. Говорил он тоже ловко, любил фокусы. Сидит себе весь такой светлый под решёткой в овале солнца и щебечет, лишь бы слушали.

Таким взаперти не место. Но мальчонку выпустят, да и по виду не сильно тосковал он. Хотя тяжело ему прежде доводилось, Барон плетьми лупил. Кругом отребья насмотрелся.

Я возвращался к дереву и осторожно тянул:

— Воровство?

А дерево себе затягивало об удалой доле и риске. И хотелось тут же куролесить и не знать отдыха. И всё равно было хорошо.

— Чьё ты?

Дерево молчало.

— Долго ты здесь?