Крошка, ты продаешься!

Он выдал это отрывисто, с явным трудом и тут же отпихнул Алекса от себя.

– Звони своему менеджеру или вызывай такси, я уже выпил сегодня и за руль не сяду.

– Я здесь один, – зачем-то сообщил ему Алекс, – и тебе совсем не жаль. Тебе нравилось это превосходство. Теперь ты его лишился и бесишься. Я тебе не верю.

Он вернулся на диван и сел, поджав ноги под себя. Паршивое чувство несправедливости как в школе снова захлестнуло Алекса. Его обидели – опять. Хотелось разреветься или вдарить Маркусу, может – написать песню.

– Я тебе тоже не верю, – мрачно заключил Маркус. – Ты пришёл сюда за извинениями или с целью показать свое превосходство? Чтобы я упал тебе в ноги, стал преклоняться перед новым идолом молодежи? Для меня ты останешься все той же бессердечной мелкой сволочью. Но я признаю, что и сам был дурак. Больше мне сказать тебе нечего.

Алекс пропустил момент, когда в руках Маркуса оказалась бутылка виски; тот хлебнул прямо из горла и уставился куда-то мимо Алекса.

– Уходи, – попросил он.

Попросил.

Что-то здесь было не так, какая-то неправильность. Алекс и раньше чувствовал, что между ним и Хейккинненом пролегала какая-то другая линия, которая была сложнее обычной школьной неприязни и, как следствие, войны. Эту войну Алекс по сути вел со всеми старшеклассниками и мог видеть разницу.

И сейчас, глядя на Маркуса, Алекс чувствовал его сожаление, но будто бы тоже какое-то другое, неправильное, не такое, какое бы полагалось испытывать бывшему однокласснику перед лицом своей прошлой жертвы.

– Что с нами было не так? – задал он вопрос в воздух. – Почему мы никогда не могли договориться?

– Ну может и договорились бы, не будь ты таким ярым гомофобом, – неоднозначно выдал Маркус и сделал еще один большой глоток.

Предлагать Алексу тоже выпить он, конечно же, не стал. Хоть что-то не менялось. Просить не хотелось, поэтому Алекс, как и всегда, потянулся и без спроса цапнул бутылку, нагло вырывая ее у Маркуса из рук.

– Я никогда не был гомофобом, – сообщил он отстраненно, – это был способ достать тебя, это же очевидно.

Он пожал плечами, тоже хлебнул. Виски был дерьмовым, но Алекс знавал и худшие варианты, когда группа ещё не была популярна, а алкоголь несовершеннолетним достать было негде.

– Ну, видимо, так же очевидно, как и то, что все школьные годы я как последний баран был влюблен в тебя, – со смехом отозвался Маркус, только смех этот был невесёлый и отдавал той же горечью, что и виски.

Глава 3

Это был совершенно непримечательный день. Один из тех, когда с самого утра кажется, что уже наступил вечер – бесконечные сумерки, а сам ты так устал и зол на всех вокруг, что считаешь минуты до того, как можно будет снова забраться в кровать и уснуть.

Алекс уныло ковырял тефтели в своей тарелке и размазывал по ней соус, пытаясь написать какие-нибудь слова вилкой. Соуса было мало, хватало только на половину собственного имени, это тоже его раздражало, как надоевшая за годы школьная еда. Он так и сидел бы, не поднимая головы, но буквально затылком почувствовал, что в целом унылая атмосфера в столовой резко переменилась. По залу пробежала волна шёпота, удивленных вздохов и охов, которые просто невозможно было проигнорировать. Внутри почему-то сразу возникла уверенность, что здесь наверняка не обошлось без Хейккиненна, хотя Алекс не мог, конечно, знать этого заранее.

Подгоняемый любопытством, он всё-таки поднял голову, чтобы узнать, кто на самом деле причина всеобщего внимания, и тут же обомлел. Это действительно был Маркус Хейккиннен – как всегда в кожанке, здоровенных ботинках, с плохо выбритыми щеками. И с парнем.

То, что это был именно его парень, а не просто друг или приятель, бросалось в глаза, несмотря на то, что эти двое не делали ничего экстраординарного. Маркус шёл с подносом, ловко лавируя между столиками, а за ним семенил белобрысый пацан, учившийся, кажется, на курс младше. У пацана на шее сиял свежий засос и алели щеки – сомневаться в том, как они провели начало перемены, а может, и ночь накануне, не приходилось.

Это выходило за все рамки. Алекс вытаращился на новоявленную пару, забыв о собственном обеде и вообще о чем-то собственном. Маркус Хейккиннен с парнем – смело, открыто, нагло; без какого-то объяснения или объявления, но одновременно с самым публичным из возможных заявлений о своих предпочтениях – на глазах у всей школы. Охренеть.

Алекса мгновенно затопило волной восхищения и возмущения. Только этот придурок мог вот так запросто продемонстрировать всем свою ориентацию, точно зная, что во всём городе не найдется ни одного человека, который бы осмелился сказать что-то против. Алекс мечтал уметь так же. Он всегда мечтал быть таким же крутым.