«Крокодил»

— Ну и что? Ну не вынырнул бы? — Он дружески обнял меня за плечи. — Что бы изменилось? Тебя бы зачислили подводной лодкой. Эх, капитан, — задумчиво сказал он, сдувая пену с запотевшей кружки. — Никто не знает своей судьбы. В прошлом году один из ваших на пшеничное поле сел. И что ты думаешь? Пятьсот гектаров убрал к осени. Теперь лучший комбайнер района, на груди — орден, на фюзеляже — звездочки. Или другой случай, сам видел. Автобус на рельсы занесло. Дождь шел, скользко было. С тех пор маневровым паровозом работает. Да что говорить! Ты меня спроси: как я в речники попал? В пятьдесят пятом году пошел в магазин «Одежда» костюм покупать. Примерил один, другой, третий. Смотрю: китель висит. Вот этот. Только я его на плечи — тут меня и зачислили. Пятнадцатый год работаю… А до этого я в гор-справке служил. Как сейчас помню: иду из школы домой, а навстречу — старушка. «Молодой человек, — спрашивает, — как мне на Васильевскую улицу пройти?» Объясняю: «Квартал прямо и два направо». Только сказал — раз! Обнесли меня киоском, телефон установили, окошечко, горсправка. Вот такие дела…

— Нет, — твердо сказал я. — Мне ваше смирение перед судьбой непонятно. Я буду драться до конца. Я, пока шли в Астрахань, с каждой стоянки телеграфировал. И в Аэрофлот, и в пароходство.

— Ну, и какой результат?

— Пока никакого, — признался я. — И пароходство не отвечает. И, самое непонятное, родной Аэрофлот молчит.

— Что же тут непонятного? — усмехнулся человек в кителе. — Все понятно. Не до тебя им теперь. Ни вашим, ни нашим.

— Почему?

— А ты что, не слыхал? Тут у нас катерок на подводных крыльях развил недозволенную скорость и оторвался от поверхности.

— И что?

— Как что? Твой Аэрофлот его вмиг зацапал и поставил на линию. Кажется, Свердловск — Воронеж.

— Послушайте, — обрадовался я. — Это как раз моя бывшая линия. Теперь самое простое — обменяться. Мы — туда, катер — сюда.

— И не мечтай, капитан, — сказал человек в кителе. — Этому не бывать. Суди сам: сегодня тебя отпустят, завтра буксир попросится, послезавтра — баржа. А кто здесь будет плавать? Нет, капитан, ты теперь до гробовой доски речник. Сиди и не рыпайся.

Я уткнулся в кружку и заплакал.

— Ну, брось, брось, — ласково сказал он и подлил мне свежего пива. — Давай-ка споем лучше, что ли. Нашу, речную.

— Давай споем, — сказал я сквозь слезы. — Речную так речную.

Мы обнялись и затянули: «Из-за острова на стрежень…»

После второго куплета нам дали категорию, после третьего — поставили в график филармонии, а четвертый мы пели уже на гастролях в Кисловодске — три концерта в день, из них один шефский.

— А ты говоришь, не вынырнул бы, — сказал человек в кителе. — Идем, вызывают на «бис»…

Евгений Дубровин ЗЕЛЕНЫЙ КОСТЯ И СТАЛЬНОЙ СТАС (Хроника одной дружбы)

Они давно уже дружили: человек Костя, прозванный за молодость и доверчивость Зеленым, и токарный станок Стальной Стас. Дружили так крепко, что научились разговаривать.

— Ну я пошел. — Костя провел рукой по гладкому широкому плечу друга. — Сегодня пятница. Можно пораньше.

— Ты смотри не… — Стас вздрогнул сильным горячим телом.

— Ну что ты… — смутился Костя. — Вечером — театр. Завтра — поезд «Здоровье», а послезавтра сыну надо скворечник смастерить. У нас на газоне скворцы поселились.

У проходной на Костю надвинулись двое, одетые далеко не как на дипломатический прием.

— Ну, — спросил один с лицом, будто сошедшим с плохо сохранившейся доисторической монеты.

— Мы ведь тебе нужны? — вкрадчиво расшифровал товарищ, дошедший до наших дней в несколько лучшем виде, и неясно, но цепко взял Костю за рукав.

— У меня сегодня театр, завтра поезд «Здоровье», а послезавтра надо скворцам… — быстро забормотал Костя, стараясь освободить руку.

— Тю! — сплюнул и растер плохосохранившийся.

— Хватит кочевряжиться. Зеленый, — пояснил его неясный товарищ. — Мы ведь давно за тобой наблюдаем. Употребляешь неквалифицированно, абы с кем и не со вкусом. Иногда со скворцами пьешь. А это уже последнее дело. Променял ты настоящих людей на птиц. Зеленый. Получка при тебе? Обмоем счастливую встречу. Покорешаемся. Маму вспомним. Маму-то редко вспоминаешь? Плохой ты. Грех забывать родителей.

— Ты взял на целых две десятых ниже, — сказал печально Стальной Стас. — Седьмую деталь уже запорол. А мне скоро должны автоматику ставить. Не поставят, скажут, я виноват.

— Руки дрожат, и глаза слезятся, — пожаловался Костя. — А внутри… Будто в стиральной машине все внутренности… Честное слово, больше не буду. Случай такой. Покорешился с одними… Маму вспомнил…

В цехе появились и придвинулись к станку двое. Доисторический и его Неясный друг.

— Что? — спросил Доисторический и показал из кармана плаща пластмассовое горлышко. — По паре термопарей?

— Полечимся? — разъяснил мысль Нежный друг. — Пусть работает Стас, он железный. Правда, железяка?

Нежный друг пнул Стаса в лодыжку. Тот загудел, но стерпел. Человек все-таки пнул. Создатель.

— Ничего не вижу. Все риски пляшут. Мозги как в мясорубке… Ноги мерзнут…

Стальной Стас грел друга теплым дыханием.