Кризис среднего возраста

Возьму на себя смелость отдельно остановиться на созревании Мстислава и потери им невинности. Да, друзья мои, речь пойдет о поллюциях, – непроизвольном семяизвержении 14-летнего подростка, как следствии его мужской зрелости. А что делать с простынями? – когда ты дежурный по палате, и раз в неделю, по пятницам, в твои обязанности входит замена всего постельного белья, как минимум на 10-12-ти кроватях. А кастелянша, толстая потная тетка, которая годится тебе в матери, и от которой за версту воняет приторной до рвоты Красной Москвой, так вертит задом, что ты сходишь с ума! – и не знаешь, что делать с взбунтовавшейся юношеской плотью, так и норовящей окончательно порвать черные сатиновые трусы и вырваться наружу.

– Так, Бесфамильный, что вы там копошитесь? – быстро сдернули пододеяльники, засунули их в наволочки и марш ко мне на первый этаж! – она отсчитала двенадцать комплектов накрахмаленного и отглаженного белья, и уже на выходе, обернувшись, зазывно приказала: – Я жду!

Руками, дрожащими от страха перед неизбежным, он укомплектовал и связал между собой по шесть наволочек для каждой руки. Как кобель, взявший курс на запах течной суки, он, плохо соображая и с трудом ориентируясь в пространстве, двинулся на первый этаж, волоча за собой наволочки с грязным бельем. Подчиняясь удушливо-сладковатому мареву, оставленному кастеляншей, он, сгорая от стыда, предстал перед закрытой дверью с надписью «КЛАДОВАЯ». Что было дальше – он помнил плохо… Сильные, пухлые женские руки с короткими пальцами втащили его в кладовку и бросили на гору постельного белья со всех четырех этажей. Эти же пальцы (жадно) расстегнули и стащили с него брюки, и уже теряя сознание от стыда и наслаждения, он вдруг понял, что его тело – огромный вулкан, из жерла которого, пульсируя и извергаясь, льется раскаленная лава, принося облегчение и состояние полета… Так, неожиданно для себя, Мстислав возмужал. Эта суррогатная случка со взрослой женщиной только прибавила в нем ненависти к противоположному полу, лишив его прелести первой влюбленности, постепенного созревания романтических отношений, открывания для себя стыдливой красоты девичьего тела. Кастелянша потом не раз делала попытки затащить его к себе на склад, но приторный запах Красной Москвы стал нерушимой преградой на пути этих отношений.

Его одиночество и скрытое превосходство над одноклассниками привело к неожиданному поступку: он как бы случайно проговорился, что его отец – большая шишка, придет время – и все об этом узнают. Что это было – фантазия повзрослевшего сироты, страдающего от одиночества, или провидение? Скорее последнее.

В последний учебный год перед выпуском им часто устраивали экскурсии: по городу, на предприятия и высшие учебные заведения. Во время одной из таких экскурсий он видит в фойе института свой портрет, только в тридцатипятилетнем возрасте, и понимает, что декан кафедры иностранных языков г-н NN скорее всего причастен к несанкционированному появлению его на белый свет. От мужчины на фотографии веяло успехом, уверенностью в себе и достатком. Неожиданно Мстислав увидел свое отражение в зеркале – и чуть не заплакал от обиды. В окружении красиво и модно одетых студентов и студенток он смотрелся чужеродным, в детдомовском костюме, давно вышедшем из моды, в бэушной рубашке и жутких по своей убогости ботинках фабрики «Красный скороход», давно снятых с производства за неликвидностью. Откуда-то снизу, из копчика, у него стала подниматься злоба на этих красиво и модно одетых гогочущих студентов, на их общий фотопортрет, излучавший превосходство над серой массой, и на свое убогое отражение в зеркале.

«Навестить бы надо папашу…, – мелькнуло у него в голове, – да и потребовать свое – за 17-летнее молчание».

– А вы не родственник нашего декана? – а то я смотрю, – вы так похожи, ну прямо одно лицо! – приятный голос, принадлежавший красивой сорокалетней женщине, нарушил его внутренний монолог.

– Да, вы знаете, – вот приехал утренним поездом, а ни телефона, ни адреса его не знаю. Знаю только, что он в этом институте работает.

– Ничего страшного, – давайте я вас к нему на кафедру отведу, – она взяла его за руку и повела на второй этаж. Поднявшись по широкой лестнице на второй этаж, они подошли к высокой дубовой двери с табличкой «Кафедра иностранных языков. Декан – NN».

Она постучала.

– Войдите!

– Я вам родственника привела, а то он даже вашего телефона не знает.

– Хорошо. Спасибо Вам! Оставьте нас одних… Ну, давайте знакомиться, молодой человек. Вы, собственно, кто?

Ухмыльнувшись и протягивая правую руку, потенциальный родственник заявил:

– Ваш сын, Мстислав!

Наступила пауза. По лицу профессора забегали тени, краска то отливала, то приливала к его щекам, застывшая на полпути правая рука дрожала.

– То есть как мой сын? Не может быть, нет у меня никакого сына! А впрочем, с абортом она затянула, значит, все-таки родила, дуреха!

– Полегче, папаша! – все-таки речь идет о близком нам обоим человеке!

– Да конечно, простите меня великодушно, молодой человек. Как вас там? – Станислав, кажется?