Кривая дорога

— Да по тебе и так понятно, что не вороной. А, вот он где, родимый! — Друда не без усилий выволокла из-за печи ларь, сдула пыль с него на пол, откинула крышку. — На вот, чтоб голяком не бегал. Авось и на человека похож станешь. Да умойся вон из ушата.

Серый осторожно, чтобы ненароком не цапнуть за палец, принял одежду.

— Отвернись.

— Ой, да чего я там не видела? Ты никак удивить меня надеешься, волчок? Ну чего, чего зыркаешь? Всё, не смотрю, не боись. А кто это тебя так хорошо оприходовал? С ног до макушки в синяках да ссадинах.

— Ты же отвернулась! — напомнил Серый, в ускоренном порядке натягивая порты.

— А тебе что — жалко? Бабка Друда, может, полвека уже молодца нагишом не видала. С тебя убудет?

— Может, тебе ещё и сплясать? — мужчина со злости так затянул пояс, что едва не согнулся пополам от боли: ссадины и правда не давали о себе забыть, хоть и скорее заживали после обращения.

Старуха засмеялась, словно песок просыпался на сухие доски, пробежался по дереву, прячась в щели, схоронился до следующей шутки. Глаза бы ещё улыбались, и вовсе сошла бы Друда за простую нелюдимую деревенщину. Но глаза не улыбались; сверкали странным холодным огнём, словно закатное солнце отражалось в давно опустевших глазницах пустоголовых охранников, что развешаны по плетню; предупреждали тревожным блеском, что не на всякую силу есть управа, что, стоит задержаться в гостях хоть немного дольше положенного, и никто уже не найдёт, не спасёт, не вытащит…

Селяне сказывали, что когда-то очень давно положил глаз на Елю статный красавец. Всем хорош: румян, широкоплеч, силён да богат. Да только ума щедрые боги пожалели. Али удачи. Кто теперь разберёт? Только Еля всё ёрничала, словом злым задевала соколика, не подпускала близко. Мать лишь руками разводила, мол, дочь неволить не стану. И решился тогда молодец у старшей в роду — у Друды выкупить внучку. И кто знает, может, вышло бы мирное дело. Сосватали б девку, стала бы примерной женой, у которой всё в доме спорится, на грядках растёт даже самый привередливый овощ, а тучи обходят стороной избу, когда соседи маются от сырости…

Да попутало Лихо.

Или сам не так хорош был, как думалось.

Встретил молодец по дороге свою возлюбленную и ну целовать! Дескать, кому ты порченая нужна будешь? Пойдёшь за меня. Ещё просить станешь, чтоб взял.

Может быть, Еля вырвалась. А может быть и нет: сдалась, уступила, чтобы жизнь сберечь. Говорят, шли они к Друде рука об руку — благословения просить. А вышла из избы девка уже одна.

Но то сказки. Россказни глупые. Кто стал бы следить за деревенской дурёхой, каждый шаг проверять? Как-никак, и порчу наслать может — боязно. Но подходить к Красному Плащику больше никто не подходил. На всякий случай.

Друда разожгла печь. Небрежно, хоть и не желая лишний раз тревожить раны, дёрнула оборотня, повертела, хмыкнула одной ей известным мыслям:

— Хорошо тебя…

— Сам знаю, — Серый вырвал руку из цепких сухоньких пальцев. — Не за тем пришёл.

— Куда торопишься? Тебе торопиться некуда. Пока бабка Друда тебя не направит, незачем спешить. Всё одно не знаешь, в какую сторону.

Сероволосый промолчал, стараясь не злить лесную жрицу. С вежливой благодарностью принял рубаху.

— Ну вот, теперь сдалека видать — важный человек идёт. А то облезлый, грязный… Смотреть противно!

Тем временем поставила к огню котёл, плеснула воды да закинула связку похожих на пауков на ножках травок. Вонючих — аж глаза слезятся. Туда же отправился сероватый порошок, песчинками цепляющийся за сухую шелушащуюся кожу, растёртые узловатыми пальцами листья, зарыдавшие странным жёлтым соком, пригоршня мелкого разноцветья и (Серый готов был поклясться!) вяло шевелящийся ужик, едва мелькнувший золотыми серёжками[3]. Как бы противно не выглядело содержимое, вскоре котелок задышал ароматным сенным паром, заодно напоминая, что с утра, окромя пары пирожков, у Серого в животе ничего не водилось. Бабка, не поморщившись, опустила грязную руку прямо в кипящее варево, смочила палец, облизнула, посмаковала. Докинула ещё щепоть чего-то белого, помешала тем же пальцем и осталась довольна.

— Что это? — оборотень боязливо спрятался за печь.

— Соль. Али не видишь?

— Соль?

— А то как же! Без неё ты остальное так просто не проглотишь.

Друда подцепила котелок и ловко, прямо через край щедро наполнила деревянный ковш с резной утиной головой. Жидкость, казавшаяся прозрачной, сразу сменила цвет на ярко-зелёный. Брать такое в рот хотелось ещё меньше.

— Что смотришь? Пей.

Мужчина с опаской принял сосуд, случайно пролив немного на пол. Пролитое сразу забурлило, вспенилось и разбежалось по щелям мелкими, словно живыми, каплями. Волк в ужасе шумно сглотнул слюну:

— Вот это?

— Неужто не доверяешь старушке? Думаешь, отравить собралась?

— Может и не собралась. Но травануться всё равно могу.

— Это лекарство, волчок. Пей. Ты же не хочешь протянуть лапы раньше, чем получишь то, за чем пришёл? Тебе силы понадобятся. Лучше поверь старой ведьме. Или проваливай уж сразу.