Кривая дорога

— То есть, не умеешь?

— Не, не умею. Но отвар всё равно продаю. А уж любовь к молодцу он принесёт али несварение — то уже не моя забота. Может, оберег какой не дал зелью в кровь войти? Денег в любом случае не возвращаю. А вот бабушка моя — она да; всем ведьмам ведьма! И любовное, и отворотное… Пинка ещё дать может мастерски.

— А, например, ежели оборотень захочет человеком остаться, — Серый виновато смотрел на дорогу, словно должен был бежать, да всё не решался, — она бы помочь смогла?

Красный Плащик так и эдак перекладывала оставшиеся пирожки, силясь уложить так, чтобы казалось побольше. На третьей попытке поняла, что всё равно не удастся, вытащила ещё один и располовинила с Серым.

— А он хочет? — деловито уточнила она.

— Он пока не уверен. Но точно хотел бы знать.

— Ммм, — Еля, как на рынке, оценивающе оглядела оборотня, подёргала за уши, за загривок, только что под хвост не сунулась, — может. Но я тебя к ней не поведу.

Волк оскорбился:

— Почему это? — зазря он, что ли, терпел вредную пигалицу?!

— Ты обалдел никак? Потому что ты — нечисть поганая, оборотень кровожадный, страшный серый волк и просто мне не нравишься!

— Ну всё, я обиделся, — обиделся Серый. — Без тебя дойду.

Отвернулся, принюхиваясь к развилке на тропке:

— Налево или направо?

Еля только скрестила руки на груди, показывая, что и слова не скажет столь невоспитанному зверю.

— Тогда я пойду по этой тропке, а ты пойдёшь по той.

— Вот ещё! — девица из вредности зашагала по присмотренной Серым дорожке, показав на прощание язык.

Вообще-то, к бабушке вели обе тропы. И ни одна из них даже не была короче другой. Но характер же показать надо!

Оборотню хотелось перекинуться в человека, чтобы хорошенько сплюнуть вслед языкастому Красному Плащику. Но он сдержался и потрусил по второму пути, который, так же, как и первый, выдавал запах Ели.

Избушка стояла на курах[1]. Маленькая, слегка покосившаяся, с покрытыми мхом стенами и резными наличниками, древний потемневший узор которых напоминал страдающие оскаленные морды. Плетень недвусмысленно украшали многочисленные черепа: кроличьи, коровьи, козьи, даже волчьи… И что-то подсказывало Серому, что, если хорошо присмотреться, среди них можно найти и людские. На севере темнеет рано, а тут ещё солнце, как назло, едва выглянув из-за тучки поменьше, спряталось за огромную сизую тучищу. Оборотень поклялся бы, что в этот миг пустые глазницы охранников мигнули светом Нави, раздумывая, впустить гостя или испепелить на месте.

Волк сглотнул и попятился.

А куда денешься? Не просто так ведь пришёл.

Не решаясь отвести взгляд от черепов, что словно поворачивались вслед пришельцу, он поднялся на порог.

— Кто там? — хрипло ответили из-за двери на стук.

— Это я — твоя внучка в Красном Плащике, — нервно пошутил Серый.

— Очень смешно, волчок, очень. Я бы расхохоталась, да боюсь, потом нутро по полу не соберу. Сам откроешь да войдёшь — не заперто.

— Дёрнуть за верёвочку? — ещё раз сострил Серый.

— Я тебе дёрну! — пригрозила старушка. — Хвост оторву!

— Не надо. Тут одна уже постаралась…

Оборотень хотел перекинуться, не пугать старушку. Но вот что ей понравится меньше — волк или голый мужик — точно не знал. А прихватить что из одежды, драпая из Озёрного Края под отборную ругань впервые узревшего оборотня харчевника, он не успел.

— Оборотень, стало быть.

Старушка лежала на полатях так высоко под потолком, что казалось, вросла в него носом. И явно спускалась нечасто: пыль да паутина, засохшие пуки трав, по которым безнаказанно сновали крысы, мухоморы, сушащиеся на одной верёвке с боровиками; даже трупики мелкого зверья вроде мышей и лягушек никто и не думал выметать из избы. Сор словно был её частью, укутывал пуховым платком, закрывал от Яви и прятал от Нави, удерживая на перекрёстке миров.

Или перепуганному избитому волку так лишь показалось?

— Ну, чего уставился? — старушка неуклюже свесила тонкие, кожа да кости, ноги. — Воды, что ль, подай. Да куда ты, куда?! Здесь она, в ведёрочке стоит. Без тебя набрали. Нет, этот черпак не для того. В кружку плесни. Да перекинься ты уже в человека, неумёха!

Волк глухо рыкнул, не выпуская кружку из пасти. Упрямо склонился над ведром с пышущей такой свежестью водой, словно её не из затхлого колодца принесли, а поутру с травы собрали.

— Не могу, — зверь выплюнул посудину- никак не извернуться.

— Что так? Неужто смущаешься? — Серый именно что смущался, но не признаваться же в этом ехидной старушке! — Ох, горюшко…

Бабка ловко спрыгнула на пол. То казалось, вот-вот развалится на части, то скачет не хуже внучки. Шутливо замахнулась на зверя, от чего он недоумённо отшатнулся: перед ней самый что ни на есть оборотень, а старуха развлекается.

— Ох, ноженьки не держат… Совсем бабка Друда[2] стара стала, — приговаривала она, резво носясь по избе, извлекая из пыльного угла тряпки, разворачивая и откидывая в сторону.

— Я Серый, — волк едва успел отпрыгнуть с пути лесной жрицы, запоздало представляясь.