Кривая дорога

Раз за разом Радомир отталкивал мешающуюся в пылу сражения козу, но та упрямо высовывала морду и наблюдала. Первой приметила подкравшегося убийцу и, прежде, чем закричал и подбежал Берест, пырнула его рогами, делая всё возможное, чтобы род паршивых городничих не продолжился.

Воевода подскочил почти одновременно, опустил кулак. Любор закатил глаза и стёк на землю.

Бой набирал обороты.

Умирали.

Все умирали.

Когти раз за разом находили податливую плоть, а внутри молчало. Ни волчица, ни женщина не решались вставить слова. В голове — пусто и легко. Справа — муж; слева — друг со своей доставучей живностью. И я не хочу, чтобы кто-то из них попал в жернова чужой жестокости.

Это нужно остановить.

Кто-то должен это остановить.

Я набрала в грудь густого воздуха.

У ворот столицы не две армии. Три.

Маренушкой примечена.

Смертушкой отмечена.

Нежить лесная! Духи земли! Сослужите последнюю службу хозяйке! Покажись, Забытая Сила! Взвейся, ступи на землю! Выплесни обиду на забывших, бросивших тебя людей! Останови бой! Слуги мои! Встаньте между убивающими и умирающими!

Сердце словно выдрали из груди, а время замерло.

Замерли занесённые мечи, изуродованные ненавистью и страхом лица, брызжущая из разодранного горла кровь повисла в воздухе, поднятая над поверженным волком нога — сломать хребет последним ударом — так и осталась на месте…

Расступилась стужа.

И из запятнанной кровью, измученной, попранной ногами земли поднялась единая Сила. Лешие, полевики, водяные, домовые, русалки, кикиморы и богинки… Забыли о раздоре, встали рядом, взялись за руки, вняв молитве. Солнечным лучом, ярким тёплым всполохом пронеслось первое маленькое солнышко меж запачканных сапог и израненных лап, огладило мёртвые лица и оскаленные морды, унеслось ввысь, взрывая непроглядные тучи.

Казалось, солнышко потухло. Не выдержало людского холода, растворилось в огромном море злобы. Но лишь на миг.

Туча дёрнулась, содрогнулась и выпустила на волю упрямый луч. Вторая золотая нить прорезала чёрное чрево наискось, переплелась с третьей.

Четвёртая.

Пятая.

Шестая…

Тучи пронизывало солнечным светом, льющимся рекой, трогающим глупцов внизу забытым детским счастливом теплом.

Словно бабушка во сне накрыла пуховым платком.

Потянуться, перевернуться на бок и забыть кошмар.

Выбрать другой, счастливый сон.

А утром проснуться, почуяв запах сырого теста. Подольше понежиться в постели, чтобы не заставили помогать, но не выдержать: вскочить, утащить кусок самого сладкого — сырого. И, конечно же, получить по рукам.

Золотой свет оплетал, разглаживал лица, растворялся в сердцах, чтобы навсегда замереть в них крохотным живым огоньком.

Когда-нибудь он потухнет. В сердцах детей, внуков, правнуков, он не выдержит раз за разом согревать и не получать нежности в ответ.

Но иногда… Очень-очень редко. В горячем сердце, не пожелавшем отпустить память дедов, не забывшем бабкины сказки, огонь всколыхнётся сотнями искр, взовьётся пламя до самого неба, разгорится, выпустит на волю Силу великую и напомнит о том, что когда-то мы умели жить в мире. Когда-то мы помнили. Умели. Знали.

Золотые лучи всползали по заляпанным кровью рукавам, отражались в глазах.

Первый воин бросил меч на землю.

Мужчина недоумённо оглядывался, в ужасе от содеянного пятился, отказываясь отнимать жизнь.

Волки переступали мягкими лапами, не желая выпускать когти.

Люди опускали оружие.

Не друзья.

Но точно не враги.

Любор и Агния лежали рядышком, как брат с сестрой, на снегу, глядели в золотое небо и не приказывали, не требовали, не заставляли ненавидеть.

А воевавшие молчаливо, шаг за шагом, расступались.

Если бы это был конец…

Ты получила всё, чего хотела. Мой черёд.

Золотое сменилось чёрным. Богиня собрала кровавый урожай, но не забыла про долг.

Золотой свет ушёл, пришла Тьма. И из неё соткалась моя спасительница и моё проклятье. Марена.

Она больше не пряталась во Тьме. Перестала быть невидимой силой, дышащей тленом в спину.

Она стала высокой, худой, несчастной женщиной с печальными глазами Стаси.

Женщина ступила, сгущая тень в обнажённую ногу.

— Ты пойдёшь со мной?

Серый открыл рот. Радомир часто моргал и наверняка пытался подобрать подходящие слова, чтобы разговорить нежданную гостью.

— Ты пойдёшь со мной?

Я отшатнулась, оборотень заступил дорогу женщине, но я тут же оттащила его назад — не вмешивайся.

Сердце зашлось в груди. Сейчас. Или будет поздно.

Муж возненавидит меня за это. Нельзя ему это видеть, нельзя, нельзя…

Давай! «Я предлагаю вместо себя Агнию». Давай! Скажи это!

Она такая же, как ты.

Холодная.

Одинокая.

Жестокая.

Тебе нужна она, не я!

Я же за этим пришла! Торгуйся! Торгуйся же!

— Маренушкой примечена, — хрипло выдохнула я, — Смертушкой отмечена. Забытая Сила, взвейся, защити!..

Богиня затряслась всем прозрачным бледным телом:

— Неужели ты думала, что они слушаются тебя?! Они лишь отзывались на отголосок моей силы, девочка!

— М…М…Маренушкой примечена, — шептала я, отступая, оттесняя мужа и друга. Бегите! Бегите, прошу! — Почему я? За что?!

— Потому что ты пожалела меня.

Мне жаль.

Мне очень, очень жаль…

О чём там шепчутся позади мужики?