Кривая дорога

— Давно не приезжала — засмотрелась по сторонам, — я сунула руку под самый нос бабе.

Глаша, неслышно покряхтывая, подняла корзину, повесила на локоть и прошла мимо. Я не выдержала, ухватила за плечо и развернула к себе:

— Чего молчишь? Али не узнала?!

Тётка посмотрела сквозь меня, поправила накренившуюся корзину, покачала головой и пошевелила губами. Но ни звука не вырвалось из её рта.

Я бездумно поднесла яблоко к лицу и вдохнула. Не пахло.

И тут тишина накрыла. Петухи не пели; коты не мяукали; листья, из последних сил цепляющиеся за почти голые ветки, не шелестели; босые пятки не ухали не земле; люди открывали рты…

Но ни звука.

В ушах звенела тишина, а жители Выселок беззвучными тенями проходили мимо. Они здоровались, переговаривались, шутили и ругались, но где-то далеко. В другом мире. Там, где я не могла их услышать. Там, где меня и не было.

— Глаша!!! — я подбежала, зло ударила женщину по руке, вдругорядь сбивая плетёнку со сбором, замахала руками, шлёпнула по спине.

Тётка заозиралась, видать, решив, что ума лишилась, присела собрать обронённое.

Тишина.

Мама!

Я развернулась и понеслась к дому.

— Мама!!!

Настасья Гавриловна устроилась под берёзой на старой телогрейке и перебирала хрупкие опята.

Осторожно, чтобы не повредить шляпки, счищала маленьким ножом хвоинки с листьями, срезала чумазые корешки, где пропустила, бережно складывала в чугунок — потушить на радость мужу; всё одно ведь не дождётся зимы, чтобы съесть заготовки, как добрые люди.

Я с разбегу упала на колени, чувствуя, как сползает, оголяя спину рубаха, поймала маленькую, с чуть шершавой кожей, руку.

— Мама?

Она замерла на миг. Неужто увидела? Почувствовала?

Приподняла уголки губ, выдохнув два слова там, где я не могла их услышать, и вновь склонила голову.

Серый нашёл меня здесь же. Свернувшись калачиком, положив голову матери на колени, я горько рыдала, не пытаясь утереть лицо. Слёзы стекали в уши, капали на платок с разложенными остатками опят, оставляли на нём влажные разводы. А мама сидела тут же, нежно улыбаясь неслышным никому мыслям. Наверное, она скучала. Наверное, думала, что у меня всё хорошо…

— Фрося, пойдём отсюда, — муж приподнял меня за локти.

Я мигом осушила слёзы и зарычала:

— Не тронь, сказала!

Серому терпения не занимать. Иначе давно бы уже удавился с такой женой (или, скорее, меня удавил), поэтому только мирно склонил буйну голову и скрутил сопротивляющуюся бабу, заставляя идти чуть впереди:

— Всё хорошо, Фросенька, мы со всем разберёмся. Давай только за околицу выйдем сначала.

И так ласково, мерзавец, говорил, так осторожно подталкивал, делая вид, что я по своей воле двигаюсь, а не потому, что он мне руки едва ли не узлом завязал!

Вывернусь — горло перегрызу!

Отпустил, только когда петляющая меж изб узкая тропка сменилась перепаханным колёсами торговым трактом. Я тут же набросилась с кулаками, порываясь поколотить и вернуться к дому:

— Какое право ты имеешь?!..

— Фрося…

— Да как у тебя рука поднялась?!..

— Фросенька…

— Я сама могу за себя решать…

— Фроська, кусать тебя за левую пятку! — не выдержал Серый, — деревни на этом месте не было!

Я замерла с приподнятым и нацеленным куда следует коленом:

— Как — не было?

— Так! Вчера на месте Выселок было пепелище!

Я выглянула из-за мужниного плеча: покосившиеся домики, плешивые огороды, маленькие фигурки бывших соседей… Протёрла глаза. Нет, деревня определённо на месте.

— Я весь день бегал вокруг и вынюхивал: ни следа, ни обронённой сумы — ничего. Пепелище — есть, а следов — нет. Как сквозь землю провалились! А потом пошёл перехватить тебя. Ты же наверняка не прошла бы мимо. И не прошла ведь.

Я рассеянно взглянула на ладонь и сжала пальцы в кулак. А потом хорошенько заехала остолопу, за которого угораздило выскочить замуж, в челюсть:

— И ты решил, что лучше всего от меня это скрыть?

Придерживая подбородок рукой, оборотень дважды открыл и закрыл рот. Вроде, не сломала. А жаль.

— Я бы сказал, — ошалело прошамкал он, — потом. Позже. Когда отошли бы на безопасное расстояние.

Я сжала в кулак пальцы второй руки, а то первая саднила; Серый благоразумно отступил назад.

— Я понятия не имел, что деревня может вернуться! Но, если вернулась на чуть, придумаем, как вытащить её целиком из… из…

— С того света? — подсказала я. А и правда, словно между Явью и Навью застряла. Надолго ли?

— Эгей! Чего тут у вас?! — обоз едва поспел к шапочному разбору. Радомир обеспокоенно подгонял обоих возничих, а Толстый и Тонкий явно не хотели спешить, косились и переругивались с рыжим. Вот только их мнения никто не спрашивал.

Приятель велел остановить лошадей чуть поодаль, с наветренной стороны, неловко, морщась и чуть горбясь, спустился на землю и как мог скоро подошёл:

— Чего тут у вас? Замирились?

— Да!

— Нет! — ответили мы с мужем одновременно.

— Милые бранятся — только тешатся, — ухмыльнулся рыжий. — Уже солнце заходит. Возьмут нас на ночлег твои, Фрось?

— Нет! — в этот раз мы с Серым сошлись во мнениях.

— А что такого? — приятель обиженно надулся, — не съем я твою сестру, не бойся! Очень надо… Да ко мне любая баба на шею!..