Кристиан Фэй-2 (СИ)

  Он попал в нутро диковинного коридора, стены и пол которого мерцали и извивались спиралью. Шорох почувствовал, как к его горлу подступила тошнота, но ноги несли его дальше, в глубины этой яркой кишки. Иногда на его пути вырастали одинокие розовые и фиолетовые черви, от одного вида которых волосы шевелились на макушке. Секретарь огибал их с максимальной ловкостью, доступной ему на плавающем под ногами полу, и продолжал карабкаться дальше.

  Наконец впереди показалась тьма улицы. Шорох с облегчением вдохнул колкий морозный воздух и отшатнулся от зиявшего позади входа. Затем с размаху уселся прямо в снег. В низкой зимней температуре окружавший его звук медленно спустился к воспринимаемой громкости. Сквозь пульсировавший свет у неведомых созданий проступили любопытные и презрительные человеческие лица.

  Секретарь спрятал лицо в коленях и уставился в снег. Конец этого безумства был близок, в отчаянии повторял он себе, чувствуя, как стекают холодные капли по лбу. Наконец звон в ушах стих, и его окружили знакомые, вполне земные звуки: смех, цокот копыт, чья-то хриплая ругань и лай собак в отдалении. Шею холодили таявшие за воротом снежинки.

  Господин Шорох осторожно поднял голову и огляделся. Червей, скаливших на него пустые рты, видно не было, вместо них у обшарпанного двухэтажного здания толклась пара молодых людей. Закутанные в серые пальто -- одно было мало своему хозяину, другое -- велико -- с отросшими паклями волосами из-под нелепых, старомодных шляп, и длинной щетиной, они торопливо курили, поглядывая на рассевшегося Шороха через плечо. То был ночной люд, народ Богемного района, с проворными пальцами и острыми ножами. Иногда секретарь видел их тени, когда особенно задерживался на работе; они выныривали из проулков и вновь исчезали за взломанными дверями и открытыми окнами.

   "Это он", донесся шепот, от которого секретаря бросило в пот. Он неуклюже выпрямился и собрался было уносить ноги, но один из юношей оказался быстрее.

  -- Доброго вечера, господин,-- молодой человек криво улыбнулся, и в воздухе запахло луком и брагой. У него отсутствовал передний зуб, а по худой небритой шее при разговоре вверх-вниз ходил кадык.-- Ладно вы отплясывали, Бетси Швее понравилось. Обычно таких зализанных сюда не пускают.

  Шорох сдавленно сглотнул и кивнул, после чего развернулся и пошел вниз по улице, затравленно вслушиваясь в окружавшие его звуки. Он, заслуженный работник Общества Крестных Фей, танцевал? Да у него даже граммофона дома не было. Этот юнец, должно быть, с кем-то его спутал, другого объяснения напуганный господин Шорох придумать не мог. Он ускорил шаг, несмотря на скользкую ледяную корку под ногами. Старинные покосившиеся здания обступили его, заслонив длинными тенями от лунного света.

  -- Приходи еще, господин! -- донеслось вслед.-- Друзья Бетси Швеи -- наши друзья!

  -- Послушай, мы можем попробовать другое лечение. Все, как ты говорил!-- в ужасе прошептал доктор Блюм. Легкая светлая тень в углу его кабинета всколыхнулась, словно от дуновения ветра. На мгновение ее туманные очертания стали четче, и за белой дымкой проступил молодой мужчина, в вороте рваной рубашки которого покоился толстый узел веревки. О, его заросшее лицо пылало истинным безумием, от которого мысли доктора пронизала паника.

  -- Поздно.-- Рот призрачного гостя исказила судорога. Таким же он был и при жизни: нервным и ранимым, всегда готовым обороняться. Помнится, доктор Блюм насоветовал ему сушеных пиявок. Да, точно, горсть сушеных пиявок раз в два дня. Замочить в стакане воды и выпить после ужина.

  Призрак вскинул белую истощенную руку, и стволы всех развешанных по стенам ружей и пистолетов медленно повернулись в поисках цели.

  Похоже, сушеные пиявки никак не помогали от депрессии. Нужно было предложить обливания, с жалостью подумал доктор Блюм и заглянул в дула собственных ружей.

Послание господина Меззанина

  В тот день перед неприметным зданием на одной из центральных улочек Петрополиса остановился экипаж, запряженный двумя вороными лошадьми. Окна экипажа закрывали наглухо задернутые занавески, а кучер больше походил на черного ворона, в котелке и плаще с поднятым воротом, за которым темнел намотанный на лицо шарф.

  Спустя несколько минут дверь распахнулась, и на подножку ступил женский сапог на каблуке. За ним с шуршанием последовали юбки чернильно-синего платья и небольшой саквояж. Их владелица не спеша поставила сумку в снег тротуара и поправила шляпку с отороченными мехом полями. Она подняла ворот не по погоде легкого пальто, которое своими полами почти касалось мешанины под ногами, и сделала знак.