Криницы

Но в тот вечер, читая постановление, готовя свой доклад, он забыл обо всем остальном. Его, человека энергичного, деятельного, всегда радовали задачи, требующие перестройки работы, новых решений, перестановок, новых людей. Задачи, о которых он читал, были грандиозны. Партия нацеливала на крутой перелом в сельском хозяйстве, и Бородку особенно радовала возможность проявить свой опыт, свою волю, свои способности, в которые он так твердо верил. В новых условиях открывалось широкое поле для его деятельности.

— Черт побери, вы еще увидите, на что способен Бородка! Вы убедитесь, кто настоящий руководитель — Волотович или я! — вслух рассуждал он, любуясь разрисованной газетой и мысленно обращаясь к своим воображаемым недругам.

Вспомнив Лемяшевича, вдруг подумал, что выживать его не стоит, пускай побудет, убедится, что суть не в бытовых мелочах — человек не ангел! — суть в работе. А работать он, Бородка, умеет.

Утром главный механику Баранов, мрачный, небритый, с красными глазами, сказал Ращене:

— Выгонят нас с тобой, Тимох Панасович, мы — практики.

Ращеня вспомнил свои ночные страхи, когда он читал постановление, ссору с женой, опять напомнившей ему о больном сердце, и своё неожиданное и твердое решение остаться в МТС и очень разозлился на паникера механика.

— Так-то вы прочитали постановление! Да это слова человека, который сам себе не верит… Такого действительно надо гнать!..

Баранов ни разу еще не слышал, чтобы Ращеня так кричал.

— За что выгонят? Партия зовет людей в МТС, а ты — выгонят, — понизил голос директор и заговорил уже более спокойно: — Могут заменить человеком с образованием, с опытом, потому что, скажу тебе откровенно, механик ты слабый, техники не знаешь. — Ращеня, человек по характеру деликатный, впервые решился сказать главному механику в глаза суровую правду. — Но ты можешь работать… К примеру, бригадиром…

Баранов побледнел, встал со стула.

— Это что, уже решено? Бригадиром я не пойду! Директор снова рассердился:

— Так иди главным инженером завода, министром, если ты такой гений!.. Ты трактора разобрать не умеешь… Тебя трактористы учат…

— Так же, как и вас… Вы у Костянка, у школьника, комбайн учились водить.

— Учился и буду! И не считаю это позором для себя. И бригадиром пойду, если партия сочтет нужным… хотя я двадцать пять лет в МТС, а не три, как некоторые… Не в самолюбии тут дело… Не так надо работать, товарищ Баранов, как мы до сих пор работали, — относя это и к себе, мягко заключил Ращеня, желая загладить свой резкий тон.

Но Баранов уже стоял перед ним — официальный, сухой, непроницаемый, как в панцире, — и комкал шапку.

— Я вам не нужен?

Он приходил по делу, но ничего не сказал о нем и вышел, сгорбив худые плечи.

Во дворе станции его встретил Сергей Костянок.

— Ну что, решили наконец с тракторами? — спросил он.

— Ничего я не решил и не желаю решать, — угрюмо ответил Баранов.

— Как это вы не желаете решать? Тракторы стоят, а вы, главный механик, не желаете…

— Я практик! Пра-ак-тик! — со злостью, по слогам, приблизив лицо к Костянку, прошипел Баранов и повернул прочь из усадьбы.

Сергей не сразу понял, в чем дело, а когда уразумел, до глубины души возмутился. Его поразило, что нашелся человек, который не радуется великим и мудрым решениям партии, а злобствует и боится за свою карьеру, за свое теплое местечко.

«Дурак безмозглый! И чем скорее тебя выгонят, тем лучше будет для МТС… Скажи пожалуйста, незаменимая особа! Профан!»

Костянок сам пошел к директору, чтобы разрешить вопрос, по которому приходил главный механик. Три дня стояли тракторы из-за поломки деталей, которых, как назло, не оказалось ни в МТС, ни на базе. Сергей болезненно переживал этот простой в такой момент, когда колхозы зоны опять, как в прошлом году, непростительно затягивали сев озимых. И потому он прямо, с порога заговорил о деле:

— Тимох Панасович! Надо нам наконец решать с тракторами…

Но Ращеня остановил его. Он ходил по кабинету, довольный собой, своей решительностью в разговоре с главным механиком, и ему не хотелось портить хорошее настроение, а требовательный голос Костянка, которого он любил, уважал и приходу которого был рад в такую минуту, сулил неприятности. Директор сжал его руку, не давая говорить.

— Погоди, погоди, Сергей Степанович!. Садись, брат, и побеседуем… Все обсудим.

Сам он сел за стол напротив молодого механика и взял газету.

— Читал?

— А разве есть такие, что не читали? — Ну и что скажешь?

— Хорошо.

— Мало сказать «хорошо». Отлично. Мудро. Да ты понимаешь, что это значит, Сергей Степанович? Подкинут нам с тобой миллиончика два! Эх, и строительство же мы развернем! Любо-дорого! Гаражи! Навесы! Типовую мастерскую… Каждая машина у нас будет как игрушка.

— А пока тракторы стоят, а мы и пальцем не шевельнем… В двух колхозах срывается сев… Так-то мы отвечаем на постановление!