Крестовский треугольник

Санька понял, что его обманули — нагло, бессовестно, жестоко. Он попятился назад, мотая головой из стороны в сторону. Его папка и Андрей! Этот Андрей! Это всё он! В барабанных перепонках гулко стучала пульсирующая кровь. Саньке хотелось кричать, но голос пропал. Вместо этого получалось только глухое утробное рычание. Не помня себя, он выскочил из квартиры и помчался, не разбирая дороги, по тротуару вдоль набережной — мимо сквера, мимо новостроек, мимо храма, заставленного лесами, мимо высокого, причудливо выкованного чугунного забора, стукаясь плечами и руками о прохожих, поскальзываясь на тонкой ледяной корке, покрывающей брусчатку. Ветер порывами срывал с глаз слёзы, размазывая по щекам. Санька бежал, сколько хватало сил, превозмогая усталость и холодные уколы ветра. Мышцы бёдер и икры горели, лицо пылало, а он все нёсся, не понимая, куда и зачем. Ноги будто сами несли его прочь от внезапно раскрывшейся чудовищной правды, от стыда, чувства беспомощности, ненужности и сквозящего одиночества.

***

Силы стремительно покидали. Он остановился, с шумом вдыхая сырой воздух, наполненный запахами тлена и выхлопных газов. Слёзы сползали по лицу, скользили по шее, оставляя мокрые дорожки на коже, затекали за воротник, оставляя ощущение неприятного леденящего холода.

Обессиленный и опустошённый, Санька медленно побрёл вдоль высокого ограждения ко входу парка.

Каждый шаг по деревянному настилу моста отдавался глухим стуком. Он остановился на середине и, встав возле перил, посмотрел вниз на зеленовато-чёрную мутную воду, покрывающуюся мелкой рябью от каждого порыва ветра. Глубина манила, звала к себе, притягивая взгляд, словно магнит. Санька забрался на металлическую конструкцию, вцепившись обеими руками, и наклонился, нависая на полкорпуса над водой. Что ему теперь делать? Как пережить этот позор? Что он скажет Борьке? А тем другим в школе? Но, главное, как он будет жить с осознанием, что его отец…

Перед глазами вдруг опять всплыла развратная картинка. Мальчик с силой зажмурился, будто стараясь избавиться от увиденного, стереть из памяти. Он чувствовал себя глупым маленьким ребёнком, которого запросто обвели вокруг пальца лживые взрослые, перечеркнув раз и навсегда веру в них. Санька вспомнил мать. Её грустное лицо там, в больнице, когда он видел её в последний раз. Вспомнил, как она провела тонкой полупрозрачной рукой по щеке, как в потухших темно-карих глазах дрожали слезы. Вдруг он остро почувствовал, как ему не хватает сейчас её тепла, её прикосновений, её родного запаха.

«Мама! Мамочка, мама! Мне так плохо без тебя!» — Санька стоял над водой, боясь сделать вдох, чтобы не расплакаться ещё сильнее. Рядом не было никого, кто бы смог утешить в эту минуту. Отец предал, променял на Андрея. Или он предал обоих, его и маму? Ещё раньше? Тогда, когда ушёл из семьи? Мама никогда не рассказывала, а Санька и не спрашивал. И сейчас его вдруг осенило, что это из-за Андрея столько бед свалилось на него. И такое чувство злобы и ненависти охватило Саньку, что он заорал, громко, истошно, глядя в тяжёлую свинцовую воду канала.

— Эй, парень! А ну, слезь! — грозная фигура в чёрном бушлате надвигалась.

Мальчик спрыгнул с перил, скользнув по охраннику колючим взглядом, и зашагал вглубь парка. Голые деревья упирались узловатыми скелетами крон в мрачное низкое небо. Под ногами шуршал мокрый гравий, кое-где покрытый островками грязного льда. Людей в парке почти не было. Колючий ветер, путаясь в ветвях, покачивал их, издавая противные посвистывающие звуки. Санька уселся на скамейку и, опустив голову, обнял руками колени. Резкий порыв гнева сменился полной апатией. Ему не хотелось абсолютно ничего, и если бы не пронизывающий насквозь холод, заставляющий дрожать всем телом, он готов был сидеть тут вечность, не видя, не слыша, не думая, не дыша. За один короткий миг что-то перевернулось в душе, изменив до неузнаваемости весь окружавший мир. Боль и ненависть кололи и жгли, делая всё вокруг мрачным и безрадостным.

***

Санька не помнил, как добрёл до Борькиного двора, как оказался на лавке возле парадной. Он долго сидел, уставившись невидящим взглядом куда-то вдаль, не замечая мелькающих мимо людей. Начало смеркаться. Постепенно разгорались фонари, всё ярче освещая детскую площадку и входную металлическую дверь, окрашенную в красно-коричневый цвет. Слёз уже не было, казалось, что за сегодняшний день они все вытекли из него. Голова гудела, словно трансформаторная будка. Воспалённые веки жгло, заставляя чаще моргать. Пальцы рук и ног давно закоченели, и Санька их почти не чувствовал. Да и не хотел чувствовать, полностью погрузившись в отрешённое состояние, когда всё происходящее вокруг кажется далёким и нереальным, будто смотришь киноленту из зрительного зала.

— Санька?! Саня! — услышал он Борькин голос, звучавший словно по ту сторону экрана.

Санька увидел перед собой знакомую фигуру в синей болоньевой куртке.

— Сбежал с уроков, ничего не сказал! Я тебя сто раз набирал. Ты чего трубу не берёшь?

— Телефон дома остался, — прохрипел Сашка.