Крест поэта

Эти стихи были напечатаны в журнале «Молодая гвардия», где я, в конце шестидесятых годов, заведовал отделом поэзии. Сейчас иные молодые стихотворцы «шарахаются» от гражданственности, от нисходящей публицистичности, полагая: отстраняясь от нее, спасешься от слабостей и просчетов в творчестве ... Смешно. Поэт выигрывает и побеждает — лицом ко времени, к его дерзостям и заботам. Другого пути, над которым вспыхивает и золотеет свет судьбы, нет для поэта и быть не может. Ныне завелось «травяных», «грибных», «дождевых», «земляных» поэтов больше, чем было недавно — «военных», «интеллектуальных», «крестьянских», «рабочих», «партийных» и пр. и т. п.

Николай Рубцов поэт — край, поэт — церковь, из окон ее видно государство. Под куполом церкви — колокол. Набат — на случай...

Травоядие, водопитие, листошумие — не его атрибуты. Он — поэт широкий, с ответным размахом далей, с высокими небесами над собою. Продолжающий Есенина, он «деликатнее» Павла Васильева, этого Ильи Муромца. Продолжающий Есенина, он, Николай Рубцов, разноцветнее Бориса Корнилова, сосредоточеннее Клюева, но все, названные мною поэты, — его любимые поэты. Сергея Есенина, Павла Васильева, Бориса Корнилова, Николая Клюева он знал подробно по биографиям, знал наизусть по стихам.

Опыт народа — его постоянное нормальное переосмысление и переоценка «побед в труде», «достижений в космосе», «величия в эпохе» и т. д. Опыт поэта — опыт народа и своя стезя, ныряющая то в глупость и сумятицу быта, то в грубость и никчемность литературной атмосферы, то в смятение и стыд за свою бестолочь, за свое никому не нужное существование и дар. На такие «угрызения» Богом отпускаются минуты. Отпускаются они талантливому Рубцову и Рубцовым, а их, Рубцовых, мало!..

Недаром у Рубцова попадаются стихи — изучение вчерашнего Рубцова, стихи — покаяния, стихи — кручина о непонятном, озарившем и промелькнувшем. Поэт жил невероятно сложно, невероятно собранно. Каждая промашка его взрывала в нем и удесятеряла муки:

Когда стою во мгле,

Душе покоя нет, —

И омуты страшней,

И резче дух болотный,

Миры глядят с небес,

Свой излучая свет,

Свой открывая лик,

Прекрасный и холодный.

Да, вечное недостижимо, а близкое невидимо! «Прекрасный и холодный» пугает вас тем предчувствием, той трагедией, какую «отводят» люди мысленно, «про себя», до скончания дней. А «свой излучая свет» читается жутко, ранит, как внезапный окрик во глубине храма, во тьме ожидаемого несчастья...

Николай Рубцов — мастер по изучению и подаче темы. Он от темы, из темы, за темой берет все, что можно взять, что можно показать своим и чужим страстям, своим и чужим взорам. Мастер он и по определению мелодии и размера стиха, его завершенности. Единство внутреннего содержания и внешней отшлифовки произведений Николая Рубцова завидно оригинально, естественно и ненавязчиво — удачное сочетание смысла и формы.

Да, он — Церковь. Церковь, встроенная в плечо храма над деревней, над селом, или — прямо возносящаяся на площади изъеденного пылью и обозленного грохотом города. Церковь. Храм. Тянет — войди и помолись. Не тянет — не заходи. Но мимо этой церкви, мимо этого храма разумный человек не пройдет, не «зацепившись» за жизнь и смерть, за совесть и долг... Я много лет дружил с Николаем Рубцовым. Его мировоззрение и его творчество не отмечены устойчивой религиозностью, не отмечены и бессознательной верою в реальность вечной материи, вечного обновления.

Но, будучи глубоким, с космическим воображением поэтом, Николай Рубцов нигде ни в одной строке не омрачил великую тайну властной красоты мироздания грубым несогласием с нею, с тем, что проницательный осязает, талантливый чувствует, гений пророчит: он сам был тайной, сам был красивым, сам был вечным...

Среднего роста. Худой. Небольшое, чуть удлиненное лицо. Глаза небольшие. Умные. Фиксирующие все. Высокий лоб, незаметно переходящий в лысину. Клетчатая рубашка. Неопределенного рисунка и цвета костюм. Темное пальто, легкое, осеннее. Кепка. Потрепанные ботинки, узконосые... Серо-белый шарф на шее. Голос глуховатый. Слова редкие. Больше молчит, чем беседует. Иногда поет под гитару. Но поет редко. Гитара — фон для растяжного чтения своих стихов. Любит слушать чужие стихи. Никогда не критикует. Молчит.

Таким я его помню. Таким и пишу. Кто знает другого — пусть даст другой портрет. Не может быть человек, тем более поэт, всегда в одинаковом расположении, в одинаковом состоянии. В доме Литературного института, общежитии, на ул. Добролюбова невозможно долго сохранить хорошее или плохое настроение. Гости идут, едут. Знакомых — уйма. Гениев некуца девать... Встречи ежедневные, если не за столом, так на кухне, если не на кухне, так в аудитории.

Но гении — богаты и надменны. Гении известны, как в ту пору депутаты брежневского Верховного Совета, а в нашу пору — Алла Пугачева... Николай Рубцов в «гениях» не ходил, но студенты института и слушатели Высших литературных курсов, уважающие поэзию, ценили Рубцова.

Даже через много лет я и покойный ныне прозаик Иван Акулов «подключились» к Виктору Астафьеву:

В горнице моей светло.