Крест поэта

Мне ли жаловаться на жизнь? Вон Слава Богданов — пожить не успел. Понять не успел — кто прав: Ленин или царь? А может, за Ленина и за царя один Сталин прав? Да и понял бы Слава, а пользы ему от данного понимания? Цари — цари, а черному люду Россией не руководить, ясно и сумасшедшему...

Слепоту свою нам винить требуется. Пока не поседеем — наивные школьники. И какая власть лучше, советская или буржуазная? Чем бы мы со Славой занимались, появись мы на белый свет до Революции? А тоже, черти, пытаемся ум собственный заиметь. Кому он нужен? Погиб Слава, талантливый русский поэт Вячеслав Богданов. Погиб, а стихи его до сих пор не успокоились, о Есенине плачут:

Улеглась в гостинице гульба,

Желтый мрак качался в коридоре.

Как смогла ты,

Подлая труба,

Удержать такое наше горе!!!

Не вино сдавило вдруг виски,

Неметель, Что выла, словно сука, -

Это пальцы подлостей людских

Прямо к горлу подступили туго.

Спал подлец,

Напившись в кабаке,

Над поэтом зло набалагурясь...

Смертный миг...

Лед треснул на Оке...

Только мать на всей Руси проснулась...

А сам Вячеслав Богданов — почти повторил смерть Сергея Есенина. Вот и думай: почему в России на вождей молятся, а русские поэты гибнут и гибнут? Мавзолей цел, а Рахиль Моисеевна в Израиле — разъяснила бы нам наши русские сомнения. А кто еще разъяснит? Мертвые?..

Яков Свердлов залил кровью Дон, Кубань, Урал, а Ленин — жив. Спровоцированный голод закопал миллионы и миллионы, а Ленин — жив. Троцкий в Крыму расстреливал по восемь, по двенадцать тысяч молодых солдат и офицеров сразу, по триста тысяч от него в Тунис бежали, а Ленин — жив. Тухачевский травил на Тамбовщине восставших крестьян угарными газами, а Ленин — жив. Ленин устрашал русскими консерваторами и реакционерами Запад, и Горбачев устрашает. Вождь? Отождествлять вождей с партией, а партию с вождями — за миражами следовать. Вожди с грабежей и расстрелов начали — грабежами и усобицами закончили. А мы? Хамы — оскорбляем президента. Ордынцы капризные.

Дзержинский, Каганович, Менжинский, Ягода, Ежов, Берия опутали страну колючей лагерной проволокой, заткнули навсегда рот инакомыслию и правде, а Сталин в Кремле. Русский народ захлебнули дымом танков, гулом бомбовозов, а Сталин — в Кремле. 1947 и 1949 годы изъясачили русских, а Сталин — в Кремле.

Русские села ослепли от ига и хаммеровской селитры, а Хрущев сапогом в ООН брякает. Совнархозы и обкомы закисли, а Хрущев сапогом в ООН брякает. Венгрия, ГДР, Польша переворотом забредили, а Хрущев с Китаем лается и сапогом в ООН брякает.

В Чехословакию полки “дружественные” входят, а Брежнев в ленинца играет. Афганистан смирно живет, нас почитает, а Брежнев армию туда заслал. Народ кончины его у Христа молит, а Брежнев, рехнутый, с волочащейся ногой и потерянной на юбилее челюстью, к Индире в гости вломился.

Андропов — якорь поднял. Черненко — якорь поднял. А Горбачев: “Мы революционеры, ленинцы!” Японцы Курилы и Сахалин не прочь оттяпать, прибалты и молдаване “офонарели”, грузины и армяне “дуются”, а Горбачев вместо “азербайджанцы” фонетизирует: “Азарбажансы!..” Медали, ордена и звезды игнорирует, а к премиям Горбачев и Раиса Максимовна шибко слабость имеют. Горбачев, как я стихи Славы Богданова, читает якобы стихи Анатолия Осенева, почти Хайяма, из Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик:

Придите, Булат и Белла,

И Танечка, и Андрей,

К моей голове поседелой

И к тяжкой работе моей.

Булат — Окуджава. Не родич ли “запломбированному” Окуджаве? Белла — Ахмадулина. Танечка — черт их разгадает, советских дворян, наверно, красавица дама. А этот, Андрей — Вознесенский. Так ведь? И сам Анатолий Осенев-Лукьянов — провинциально широкий человек и, как Горбачев, центрист-вулканист:

Багрицкий — трудное дыханье

И южный говор рыбака,

Контрабандистка на майдане

Его гудящая строка,

Я помню, как, забыв о зале,

Весь растворившийся в стихах,

Чуть монотонно и печально,

Вплывал в поэму Пастернак.

С улыбкой грустной и лукавой

Читал “Рабфаковку” Светлев,

И глуховатые октавы

Усталых маршаковских слов.

И Антокольский мечет громы,

Мысль вырывая из оков...

И еще — у Осенева: “Спасите меня, поэты, Для новых упорных драк”. А с кем драться-то? Лизоблюдствующие поэты — мохнатые дворняги, трутся о колено начальника. А драться с нами — со своими драться? Но, например, власовцы со своими дрались беспощаднее, чем с немцами... А кое-кто опровергает: “Немцы не засылали к нам в запломбированных вагонах сионистов и революционеров!” Засылали. Откуда же христопродавцы плодятся, если не засылали?

Давно я на Ивашле не бывал. И что там бывать — пустошь. Зимою — белый ветер. А летом — грустный одинокий ливень. Что там бывать? А Подмосковье я исходил и колесами автомобиля измерил. Недавно — рулю, вползаю по грязи в улицу брошенной деревни: ни голоса, ни окрика. Колодцы, без крышек, высохли. Окна без рам — глазницы мертвецов. Никого. Много таких деревень по Руси, много.