Крест. Иван II Красный. Том 2

Под пологом-накомарником и широким овчинным одеялом спать было тепло и покойно, но утро встретило мжичкой, дождь сеял не переставая, и на пороге уже образовалась тепня — липкая вязкая грязь, так что вычищенные верховые кони уже и ноги запачкали, и подбрюшья забрызгали.

Чиж управлял передней лошадью, надев на голову рогожу, будто куколь, Восхищенный, укрытый овчиной, стонал на дне телеги, а ухабничий сидел на задке как ни в чём не бывало, дождевые капли стекали с его бороды на раскрытую грудь. Он улыбнулся и подмигнул княжичу:

   — Сегодня в монастыре будем!

Митя с отцом тронули коней, те пошли быстрым валким шагом, и скоро телега отстала, скрылась в туманной мороси.

Едва простучали копыта по новому мосту через Варю, а Митя уж начал вглядываться в даль: не покажется ли обитель? Он представлял её себе большою, как Кремль, с позолоченными куполами храмов и колокольными звонами... Но впереди лишь змеилась почерневшая от воды дорога, да толклись по всему окоёму обложные неприветливые облака.

И лес сегодня был какой-то другой: не весёлый и сухой сосновый, а мрачная еловая трущоба с валежником и неопрятными седыми космами паутины, свисающими с раскидистых лап.

Митя слегка трусил в таком лесу даже днём. Хорошо, что отец был рядом. Он возвышался на коне, как сказочный богатырь. Невзирая на непогодь, он в этот день нарядился: надел золотую цепь и широкий пояс с жемчугами и каменьями, какой дедушка Калита по завещанию ему отказал, на шею пристегнул ожерелок-алам жемчужный, на плечи же накинул корзно атласу белого, подбитое голубым шёлком. И конь его был уряжен в науз шелка белого, золотом заплетённый, с кистями шелка черевчата да лазорева.

   — Батюшка, а преподобный Сергий строг?

   — Думаю, совсем строг.

   — Почему?

   — Ну, кто к тебе может быть строг? Разве только дядька Иван Михайлович? — пошутил отец.

   — А он со Стефаном что сделал?

   — Да ничего.

   — Который ногами на него топал?

   — Он простил его.

   — Правда?

   — И даже сына его к себе в монастырь принял.

   — Зачем?

   — Он захотел.

   — Кто?

   — Сын!

   — А мы почему едем?

   — По дороге... Ну, не обижайся! Мы поедем-поедем, а потом пешком пойдём к обители.

— Почему?

   — В монастырь на конях не заскакивают.

   — Почему?

   — Ну, как думаешь?

   — Там все молятся?

   — А чего же ещё? Чай, мы не татары, чтоб в монастырь — верхом.

У оврага попридержали коней. Такая была глубина, что глядеть туда не хотелось. По дну бежал ручей, скрытый густыми лопухами и зарослями мать-и-мачехи.

   — Тут, наверное, змей видимо-невидимо, — сказал отец. — Любят они такие сырые места.

Митя от таких слов содрогнулся, спрыгнул с коня. И отец тоже спешился. Издалека донёсся скрип колёс. Телега продиралась по узкой просеке, колыхаясь на остатках сгнивших пней и сминая кустарник-подрост. На сёдла коней, ставших под деревьями, мягко шлёпались с веток крупные капли.

   — Эх, попоны-то у Чижа остались, прикрыть бы! — подосадовал отец.

Иван Михайлович, словно предугадывая неудовольствие князя, спрыгнул почти на ходу, взял коней под уздцы, осторожно повёл вниз.

   — Стой, дядька! Я с тобой! — крикнул Митя, нащупывая ногами спуск и стараясь ничего не замечать по сторонам. Овраг дохнул холодной прелью, глухим шевелением незнамо чего, он впускал в себя настороженно и даже со скрытой угрозой. Только голос дядьки, ласково уговаривающий коней, немножко разгонял мрачность. И отец сзади тоже подбадривал Митю.

Вот уже потревожен копытами забрызганный ковёр мать-и-мачехи на дне, взбаламучена тёмная вода ручья, который Митя без напряжения перепрыгнул, ощутив своё лёгкое и сильное тело, а Иван Михайлович, замочив сапоги, перешёл вброд. На противоположный склон кони полезли охотно, сами тянули за собой Ивана Михайловича, ловко перебирая разъезжающимися ногами. Чем выше поднимались, тем делалось светлее, отступала, оставалась внизу овражная сумрачь, вот и последние шаги, задыхающийся дядька, закинув руки на седло, прислонился лбом к конскому боку, сплёвывая и постанывая. А Митя нисколько не запыхался, побежал вприпрыжку, но с другой стороны оврага вдруг раздались крик, брань, лошадиное ржание — Митя с Иваном Михайловичем обернулись и застыли.

Чиж изо всех сил осаживал лошадей, уже ступивших на склон, те прядали и приседали, выкатывая глаза и всхрапывая. Несмотря на подвязанные вервием колеса, тяжёлая телега вот-вот готова была сорваться и накатить на них. Сейчас она накренилась набок — ухабничий, побагровев лицом, еле удерживал её. Доносились истошные вопли Восхищенного:

   — Батюшка Сергий, помоги! Погибаем!

Великий князь, уже спустившийся до середины оврага, кинулся наверх.

Митя оглянулся на дядьку. Тот стоял с расширенными безумными глазами и крестился.

   — Иван, князь, назад! Убьёт! Она вразнос пошла! — закричал старый боярин не своим голосом.

Но отец был уже у телеги. Вдвоём с Дрюцьким они навалились на поднявшийся край, опустили его на землю. Вытащили полумёртвого монаха. И сразу же телега тихо заскользила вниз, Чиж сбоку уговаривал и успокаивал лошадей, а отец с ухабничим изо всех сил сдерживали задок.