Крест. Иван II Красный. Том 2

   — Вот славно, — так же неразборчиво и быстро сказал Сергий. — Келии вам приготовлены. И снедь в трапезную уже подали. — Он как бы сам смущался и спешил, речь его была невнятна, благословляющее знамение легко, без касания. Только Мите он положил руку на голову. Дядька едва успел сдёрнуть с княжича шапку.

Митя сказал:

   — У тебя рука тёплая.

Чёрный куколь качнулся, и улыбка тронула сухие уста Сергия.

   — Будь ему духовником и заступою, — сказал отец каким-то незнакомым от волнения голосом.

Сергий поглядел на Митю сверху вниз тёмными внимательными глазами.

   — Будешь? — спросил Митя.

   — Раз батюшка твой просит... — Голос у него был высокий и чуть надтреснутый, как бывает у колокольного подголоска.

Келию, куда привёл их всё тот же Фёдор, тускло освещала сальная свеча в железном поставце, вдоль стены — ложе, узкое и жёсткое.

   — Как же вы тут спите? — удивился Митя.

   — Монахам нужно не на мягкое ложе, а на землю легание для усушения тела и души.

   — Зачем?

   — Иначе толсты и жирны будут, невоспарительны.

   — А я мягко сплю, да не толст, — сообщил Митя.

   — Ты-то конечно!

   — Скажи, как всё-таки Сергий узнал, что мы к нему приедем? — Это не давало Мите покоя с самой горы.

   — Он весь день дрова рубил, потом, перед закатом уж, остановился да говорит сам себе: нет, не грешники Они, кто взбирается сейчас на Маковец...

   — А ты слышал?

   — Да, я же поленья носил, рядом был, слышал.

   — Но неужто игумен сам дрова рубит? — не поверил Митя.

   — Он у нас первым всякое послушание исполняет. Можем ли мы лениться при таком игумене? Если только никакой совести не иметь. — Фёдор прямо пальцами снял нагар со свечи и не поморщился.

Батюшка, не скинув сапог, лежал, руки за голову, и ни о чём не спрашивал, углублённый в свои мысли.

   — У нас все трудолюбивы, — повторил монах. — Приходи к нам почаще.

   — Меня сам преподобный исповедовать будет, — похвастал Митя. — Вот грехов накоплю и опять приеду.

   — Копи, — согласился монах, — только старайся не слишком много. — И, уходя, обернулся: — Наш преподобный всегда повторяет: не надо заноситься.

   — Ладно! — пообещал Митя.

   — Все учат, — вдруг внятно произнёс отец, не открывая глаз. — И здесь-то все учат.

   — Подвинься, батюшка, я к тебе под бочок, — попросился Митя. — А свечу не гаси. Хорошо?

Только они угнездились, прижимаясь друг к другу, даже задремать не успели, как дверь, скрипя, приотворилась, и в ней показалась некая рожа, преизрядно всклокоченная и моргающая.

   — Дозволь войтить, великий князь? — прохрипел голос. — Аль уж почиваешь?

   — Завтра! — притворяясь сонным, пробормотал Иван Иванович.

   — В большой туге нахожуся и страхе, — настаивал вошедший. — Помоги!

   — Ну, что тебе? — Великий князь сел на лавке.

   — Ты ведь знаешь меня? Я Иван Овца. У меня Симеон Иваныч ещё деревеньку торговал.

   — Зачем ты мне про деревеньку? Что надо?

   — Не серчай. Я, вишь, в отчаянности, можно сказать. — Купец поклонился низко. — Все сюда идут, князья едут, крестьяне округ селятся, отрок у родителей воскресает, бесноватый исцеляется. Чудеса и слава великая Сергия в народе разносится. И я пошёл в его монастырь на богомолье. Потому что томлюсь и жить хочу по правде. Я хотел ему всё-всё сказать и тем душу облегчить и, может быть, даже на послушании побыть. Пришёл, а тут всё худо, нищенски, сиротски. Только деревья шумят после дождя. Гляжу, меж пеньков монах, весь в заплатках, репу пропалывает. Я ему: где, мол, старца Сергия повидать? Он же: ты видишь, мол. Не знал я, что монахи шутку шутят. К другому: где игумен ваш? Он мне: а вона! Это в заплатках-то? Над репой согнутый? Понял я так, что скрывают его, а надо мной чинят издевание. Вот так смиренники, думаю.

В этом месте Митя не выдержал, засмеялся. Сон его совсем прошёл.

   — Вот и княжич на моей стороне. В обиде я стал и негодовании, — продолжал Овца. — Конечно, чудотворец — сокровище многоценное, но что ж, простому мирянину и не пробиться к нему? А может, я вклад внесу? И значительный! — Выражение лица у купчины на мгновение сделалось победоносным. Но только на мгновение. — Ах вы, думаю, такие-сякие. От худости еле живы, а гордыни преисполнены. Прямо сказать, разгневался я и уж браниться с ними захотел. Только гляжу, ты заходишь, весь в жемчугах — ив ноги заплатанному! Бож-же мой! Иль вправду Сергий? Не обманул он меня! Побег сам не знаю куда, инда слёзы во мне вскипели. Испугался я, что старца обидел.

   — Да чем же ты его обидел? — прервал Иван Иванович.

   — А мысленно? Как я теперь ему покажусь? Ведь говорил с ним небрежительно и через силу. Да кто ж его разберёт, какого он сану? Ни посоха у него нету, ничего!.. Великий князь, попроси за меня!

   — О чём?

   — Чтобы простил и дозволил пред очи его святые предстать.

   — Сам попроси. Он простит. Да и что прощать?

   — Не простит! — вставил Митя, чтобы подразнить Овцу. — Он на меня руку положил, я даже присел Знаешь какая? Так и гнёт к земле!

   — Озорник ты, Митька! — толкнул его отец.

   — Ой, робею я чегой-то, — сказал купец. - Я не смею, князь.

   — И я не смею, — признался Иван Иванович в шутку, чем ещё больше напугал незадачливого богомольца. Тот совсем приуныл.