Крест. Иван II Красный. Том 2

   — Ты чего, княжич? — всполохнулся монах.

   — А у меня грозные очи?

Восхищенный улыбнулся со значением:

   — У тебя другое прозвание будет... славное.

   — Какое?

   — Резвый, бегаешь быстро, стреляешь метко, — льстил Восхищенный, — во всём скорый.

Вписали ещё прадеда Митина Данилу и прапрадеда Александра, прозванного Невским, супружниц их.

   — Где бо их житие и слава мира сего и багряница, и брачины, сребро и злато? — задумчиво произнёс Восхищенный.

   — Ну, всё, что ль, начертали? — задумался и князь. — Давай, Митя, ещё Протасия старого помянем. Он прадед твой по матери.

   — Князь, а князь? — робко сказал Восхищенный. — Впиши ещё смиренного монаха Гоитана, а?

   — Это кто? — строго спросил Митя, но, поймав взгляд отца, вписал и неведомого Гоитана.

Подошёл дядька:

   — Иван Иванович, устал отрок, поди? Пусти поиграть-то?

   — Аки воды, утекли все они в жизнь вечную! — Восхищенный едва удерживался от непритворных слёз. — А Гоитан-то сколь был изяществом благодатен и искусностию велик!..

   — Пошто татары столько тверских князей побили? — спросил Митя, затыкая жабе голову.

   — Лихоимцы сарайские! — тихо обронил отец, взяв поминальник и размахивая им, чтобы высохло.

Митя вскочил с колен:

   — А я их не боюсь!

   — Не видел ты, княжич, как они руки и головы бояр посеченных мечут псам на съедение, — сказал дядька.

   — Всё равно не боюсь! — Митя топнул ногой.

   — Никогда никакой белильщик их не убелит, — сурово молвил отец.

   — Садись-ка сюда, соколик! — Дрюцькой снял сиденье с пня, перекинул его через толстую валежину, уселись с княжичем на концы верхом, стали качаться. — Чего ты слушаешь этого монаха? — Ухабничий даже плюнул на сторону. — Надменный он.

   — Почему?

   — Нездоров душою, всем известно. С недужными не водись, себе вред причинишь.

   — Почему?

   — Говорят, духи через него действуют. А что за духи, незнамо.

   — Он колдун?

   — Другое... Истома от него какая-то исходит... Не люблю его. Всё мне кажется, бесы вокруг него крамолу чинят, как мухи лицо омрачают, комарами в уши свистят. А великий князь по доброте своей его не гонит. Хотя надо бы.

Раскачиваясь, Митя то вылетал высоко в жар полудня, то опускался в прохладу под деревьями, темнобровое узкое лицо его вспыхивало на свету, а то голубело в зелени веток. Княжич звонко кукол, откликаясь неутомимой зегзице, был счастлив и всем доволен.

Когда снова пустились в путь, только и разговоров было что о варе на Варе. Митя никак не мог понять, и чем речь. Оказалось, Варя — светлая неширокая речка, а вари великокняжеские — большой дом на поляне, щедро рубленный из толстых сосен, да ещё иные строения. Всё добротное, всё содержится в порядке, всё увито густым хмелем с бледно-зелёными шишками. Варец, могучий и белёсый, с волосами, подхваченными на лбу ремешком, даже мокрый стал от усердия и волнения: не каждый день такие гости! Помощники его и домочадцы попрятались: не смели великому князю показаться.

   — Одичали совсем в лесах-то, — усмехнулся Дрюцькой, сам человек бывалый и решительный.

Иван Иванович хоть и с дороги, а расспрашивал обо всём дотошно: богатый ли пчёлы взяток носят да выстоялось ли пиво прошлогоднее, не скисло ли? Варец обстоятельно доложил, что липа нынешним летом цветёт преотменно и бортники сообщают, что мёду-липняку, а также иного ожидается в преизбычестве, пиво же тёмное хранится славно, есть из ржаного и ячменного солода, а есть из ячменного и овсяного. Вода в Варе вкусная, для пива годится, а для хмельных медов набирают в запас воды дождевой, особо мягкой, так полагается, и всё исполняют по правилам, можно хоть сейчас пойти послушать в амбаре, как мёд первого брожения в бочке шумит.

Иван Иванович не поленился спуститься в ледник осмотреть бочонки второй выдержки, зарытые в песок, который поливают солёной водой. Мёд молчал. Варец просил не топать и говорить вполголоса, мёд этого не любит, когда зреет. Там был прозрачный ароматный липец, а ещё на пробу взяли мёду тёмного с добавлением перца, корицы и кишнеца, зовомого также коляндрой. Уже был готов и мёд из берёзового сока.

Всего испробовав, приезжие слегка раскраснелись, а Восхищенный раскраснелся сверх меры и объявил, что здоровье к нему возвращается. Митя смеялся, глядя на него.

Великий князь с Чижом и ухабничим собственноручно натаскал стерлядей и судаков из корегода. Затеяли уху на костре. Варец же сказал, что сейчас у него немножко поставлено канунного пива к Петру и Павлу, а уж настоящее варение начнётся на Симеона Столпника, летопроводца, когда созреет свежий хмель.

Иван Иванович готов был с головой окунуться в таковые заботы. Взять хотя бы то же пиво! Одно дело, когда ты пьёшь его из поданного тебе чашником ковша, совсем иное — самому его варить! Оно бродит в огромном, многопудовом чане, из него ещё не вынуты раскалённые камни-дикари, пиво тёплое, неготовое, но как удержаться и не испробовать его, когда начинаешь отжимать плавающие сверху бурые хлопья хмеля и остатки проросшей ржи.

   — Как мыслишь, наядрёнел? — спросил пивовара.

   — К утру доспеет, на лёд выставим.

   — Ну-ну... Сразу же и новый котёл заваривай.

Белёсый с ремешком на лбу не стал возражать князю.