Крест и стрела

Вилли обнял ее молча. Берта прижалась к нему всем телом и, пригнув к себе его лицо, стала целовать его.

— Милый, — шептала она, — я так тебя ждала! Давай забудем все, что было вчера вечером. Я люблю тебя, Вилли. Дорогой мой, я тебя так люблю, что не могу переносить ссор. Меня это совсем убивает!

Вилли молча гладил ее по голове. Он нагнулся и нежно поцеловал ее в губы. Потом сказал:

— Берта, не напоишь ли ты меня кофе? Я сегодня не обедал.

Такая странно-обыденная просьба в первую же минуту их примирения смутила Берту. Тем не менее она с готовностью откликнулась:

— Конечно, Вилли!

Она спустила шторку и зажгла керосиновую лампу. Вилли сел за стол, а Берта захлопотала у плиты, не переставая украдкой наблюдать за ним. Она все еще не могла понять, в каком он настроении. Он как будто бы спокоен — он обнимал ее, улыбался. Но глаза у него были воспаленные и тревожные; взгляд его рассеянно блуждал по комнате. И — хотя это была совсем уж мелочь — она огорчилась, увидев, что он в рабочем комбинезоне.

У Берты, взволнованной, уставшей после долгого дня гнетущей неуверенности, не хватило выдержки. Она внезапно отвернулась от плиты и в упор поглядела на Вилли.

— Ты обратил внимание на мои поля? — смело спросила она. — За одно утро скошено все сено! — Она тревожно ждала, что он ответит.

— Да, я видел, — тихо произнес Вилли.

— Мне прислали целую команду пленных поляков; они и скосили, — неуверенно продолжала она.

— Да? — отозвался Вилли. — Значит, тебе уже нечего волноваться. — В голосе его не было иронии.

— А я вообще никогда не волнуюсь, — возразила она, внезапно улыбнувшись, и совсем другим, очень ласковым тоном сказала — Это ты вечно из-за чего-то волнуешься. — И не желая, чтобы он считал ее бессердечной, добавила: — Мне до того жаль этих пленных. Они такие несчастные, просто смотреть невыносимо. И знаешь, что им дали на обед? По куску хлеба да какой-то мутной водицы вместо супа. Ну скажи, может мужчина работать на таких харчах?

Вилли ничего не ответил. Лицо его было бесстрастно, держался он спокойно, но горящие глаза говорили о том, что спокойствие это обманчиво.

— Но что поделаешь? — упрямо продолжала Берта. — Мы им ничем не можем помочь. У каждого свои трудности. Сено мое, например, уже никуда не годится. Половина травы цветет — это будет солома, а не сено. А этот мой поляк! Ха! Ну и брехун же Розенхарт! Божился, что поляк — крестьянин, но я через пять минут поняла, что он сроду не работал на поле. Мы с ним складывали сено в стога; там, где я за десять минут управлялась, он возился целый час. Подумать только!

Вилли молчал.

— Да зачем нам говорить об этом! — сказала Берта с чувством торжества. Она быстро подошла к нему, наклонилась и поцеловала в губы. — Вот что мы с тобой должны делать, правда? — Она погладила его по лицу. — Милый, ты еще немножко сердишься на меня? Не сердись, родной, не надо!

Вилли ласково улыбнулся.

— Я уже не сержусь.

Дрожа от радости, Берта обеими руками схватила его большую, жесткую руку, поцеловала и прижала к своему животу.

— Ты вот о чем думай, — прошептала она. — Тут наш ребеночек. Скоро он уже начнет толкать меня целый день — запросится поскорее на свет божий. — Берта тихо засмеялась; эта ложь почти не вызывала у нее угрызений совести. — Если это мальчик, он будет похож на тебя, Вилли? Наверное, как толкнет, так у меня все ребра затрещат.

— Да, — произнес Вилли, чуть заметно вздохнув.

— Милый! — Берта подождала, пока он не взглянул на нее. — Хочешь, поженимся сейчас же? Я хочу. Нам теперь уже ничто не помешает. Давай не откладывать.

Вилли смотрел на нее молча. Потом, подавив стон, медленно сказал:

— Больше всего на свете я хотел бы жениться на тебе, Берта… и жить счастливо. Но, понимаешь, я сегодня говорил с Баумером…

— Да? — неуверенно спросила она, почуяв неладное. — С арбейтсфронтфюрером?

— Меня не переведут на твою ферму.

— Нет? О господи! Почему? — Но, стараясь быть мужественной, она тут же сказала: — Ну, ничего… через несколько месяцев мы опять попросим об этом. А пока…

— Берта, — мягко перебил он ее, — меня берут в армию.

Лицо ее исказилось. Она смотрела на него, не в силах произнести ни слова. Ей хотелось сказать: «Это ничего, война скоро кончится», но она не могла.

— О-о, — простонала она. — Q-o!.. — И в отчаянии крикнула: — Значит, я и тебя потеряю!

Вилли промолчал.

— Еще не известно, вернешься ли ты с войны, — тоскливо заговорила она. — А может, пропадешь на несколько лет. И забудешь меня. Или тебя убьют. Да, вот что мне суждено — тебя убьют! Я знаю.

Вилли покачал головой со странной улыбкой, которая показалась ей обидной.

— Значит, тебе все нипочем? — злобно воскликнула она. — Смеешься, будто речь идет о погоде! Неужели тебе все равно, Вилли?

— Я не пойду в их армию, — медленно ответил он.

Берта уставилась на него растерянным взглядом.

— Я правду говорю, Берта… — Он умолк и глубоко перевел дыхание. Руки его внезапно стали дрожать; он снял их со стола, словно желая спрятать от нее, и вцепился пальцами в колени.