Крест и стрела

Территория завода преображалась на глазах. Плотно утрамбованный грунт возле заводских корпусов и мягкая, поросшая травой земля на лесистых участках превращались в сложную систему траншей. Люди, подгоняемые страхом, копали быстро, используя все мало-мальски пригодные инструменты, которые удалось собрать на заводе и в соседней деревне. По приказу капитана Шниттера тысячи рабочих разбились на три группы. Каждая группа копала в сумасшедшем темпе ровно десять минут; по свистку мастера рабочие бросали инструменты, вылезали из траншей и отдыхали, а на их место становилась следующая группа. Объяснять ситуацию не было надобности. Как только стало известно, что обе смены должны рыть щели, все поняли, что это не просто мера предосторожности. Это было УГРОЖАЕМОЕ ПОЛОЖЕНИЕ, ТРЕВОГА… Это уже напоминало страшные дни Дюссельдорфа и кельнские массовые налеты… У большинства рабочих эти воспоминания пробудила знакомая ломота в пояснице. Люди копали яростно, шумно дыша открытым ртом; они знали, как много зависит от глубины щели. Те, кто отдыхал, курили одну самокрутку за другой, не думая о табачном голоде, который наступит завтра. Они курили, смотрели друг на друга напряженным взглядом, пронзительно выкрикивали тупые остроты, над которыми никто не смеялся, перешептывались, и в каждом их слове был неприкрытый страх.

— О, черт… семь месяцев нам здесь жилось уютно, как клопам в перине, — сказал Хойзелер пастору Фришу, когда они отдыхали, лежа на животе. — Попадись мне этот Веглер, знаешь, что бы я сделал? Я бы его не повесил. Это слишком легкая смерть. Я бы придумал такое, чтобы он как следует помучился. — Его смуглое, угрюмое лицо исказилось от злобы.

Фриш подмигнул Келлеру, который в изнеможении лежал на боку и тяжело дышал, хотя их группа отдыхала уже почти целых десять минут. Такая работа была не под силу для Келлера, страдавшего пороком сердца.

— Знаешь, где бы я хотел быть сейчас? — сказал Фриш. — В Греции. Как считаешь, Фриц?

Келлер усмехнулся этой старой шутке и вытер лоб.

— Слыхали — к ночи эти щели должны быть глубиной нам по плечо? — спросил старик Руфке. Его освободили от рытья из-за возраста, но он помогал носить воду. — По плечо к ночи — значит, сегодня нам не миновать бомбежки.

— Заткни пасть, — нервно огрызнулся Хойзелер. — Вовсе ничего это не значит… Сволочь проклятая этот Веглер! Живет у нас, а сам…

— Не распускай язык насчет Веглера, — отдуваясь, сказал Келлер. — Комиссар что говорил?

— Да нас никто не слышит.

— Все равно заткнись.

— Это все поляк подстроил, — решительно заявил старик Руфке. — Он из английской разведки. Он предложил Веглеру кучу денег, потому-то Веглер и пошел на это.

Вайнер, лежавший на спине с закрытыми глазами, внезапно перевернулся на бок.

— Что, что? — спросил он. — Откуда ты знаешь, что он предложил Веглеру деньги?

— Это само собой ясно, — ответил Руфке. — А как ты иначе объяснишь это? Я догадался, едва только комиссар сказал нам про поляка.

Вайнер презрительно хмыкнул и опять перевернулся.

«Ну вот, — подумал Фриш, — за двадцать четыре часа ты заговорил второй раз, мой хмыкающий друг. Первый раз — когда Руфке стал обливать грязью католиков. Тебе это не понравилось. Второй раз — сейчас. Какая необычная для тебя разговорчивость. Ей-богу, ты, по-моему, немножко встревожен этой историей с Веглером».

Он перевел взгляд на вайнеровского приятеля, Эггерта, который, сидя поодаль от всех, сосал погасшую трубку и смотрел на копавших рабочих. «А ты как, второй молчальник? Не шевельнулась ли случайно и в тебе такая же тревога?»

Раздался свисток. Люди, копавшие в траншеях, полезли наверх; лица их лоснились от пота. Следующая группа вскочила на ноги.

— Остается всего десять минут отдыха, — сказал Келлер. — Трудно мне это. Если Пельца освободили потому, что он однорукий…

— Эй, — перебил старый Руфке, — что это там?

— Где?

— Да вон, между деревьями, — показал Руфке.

Метрах в двадцати, наискосок от них двигалась небольшая процессия. Первым в шеренге шел эсэсовец с автоматом наперевес, за ним — юный Латцельбургер, тащивший на веревке человека в наручниках; шествие замыкал второй эсэсовец с автоматом. Человек в наручниках был Стефан Биронский.

Руфке скверно выругался.

— Это тот поляк, что устроил саботаж! — закричал он. — Клянусь чем хотите! — Он побежал к медленно приближавшемуся шествию. Остальные, которых его слова заставили подняться с места, присоединились к нему с не меньшим любопытством. Когда они поравнялись с этой группой, к ней уже со всех сторон стали сбегаться люди.

— Что случилось? — крикнул кто-то эсэсовцам.

— Прочь с дороги! — ответил Латцельбургер. — Ребята, хотите знать, почему вы роете противовоздушные щели? Из-за этого мерзавца. Он зажег огонь на поле — подал сигнал английским самолетам.

Отчаянный крик вырвался из перехваченного веревкой горла Биронского:

— Это не я! Видит бог, это ошибка! То совсем другой…

Латцельбургер обернулся и с размаху ударил его по лицу.