Снова оказавшись снаружи, Шеф увидел громаду языческого храма в Уппсале, зубцами вздымающуюся ввысь, с драконьими головами на каждом углу, с вырезанными на дверях фантастическими изображениями из легенд о королях. А снаружи священный дуб, к которому шведы в течение тысячи лет приходили совершать жертвоприношения. С его скрипучих ветвей свисали трупы. Мужчины, женщины, собаки, даже лошади. Они висят, пока не сгниют и не упадут — с пустыми глазницами и оскаленными в ухмылке зубами. Над всем святым местом облаком стояло священное зловоние.
И вот Шеф опять открыл глаза в шатре финнов. В этот раз он не вскочил на ноги, его одолевали слабость и ужас.
— Что ты видел? — спросил Пирууси.
Он отводил глаза, как будто не хотел быть свидетелем происходящего, но был при этом напряжен и внимателен.
— Смерть и угрозу. Для меня, для тебя. От шведов.
Пирууси сплюнул на пол шатра Пехто:
— Шведы всегда опасны. Если они смогут нас найти. Может быть, и это ты видел?
— Если бы видел, сказал бы тебе.
— Тебе нужно еще помочиться?
— Хватит.
— Не хватит. Ты великий… великий spamathr. Выпей то, что прошло через нашего spamathr.
«Что бы это могло значить по-английски, — рассеянно подумал Шеф. — Мужчина здесь называется wicca, женщина — wicce. Коварная, как английская witch, ведьма. Напоминает о ветчине, об окороке. О половинках трупов, висящих в коптильне».
Он снова поднялся на ноги, встал над чашей.
Он знал, что последние два видения происходили «сейчас». И хотя не «здесь» в смысле шатра финского шамана, но «здесь» — в этом мире. Дух Шефа перемещался только в пространстве.
То, куда он попал на этот раз, не было ни «здесь», ни «сейчас», а нечто совсем иное. Другой мир. Шеф как будто находился в темном подземелье, но откуда-то проникали мерцающие лучики. Должно быть, он шел по исполинскому арочному мосту, под которым шумела бурная река. Сейчас он спускался с горбатого моста к какой-то преграде. Та оказалась решеткой. Это была стена Гринд, загораживающая дорогу в Хель. Странно, что слово «гринд» означает и эту стену, и кита, на которого охотятся норманны.
К решетке прижимались лица, глядели на него. Лица, которые он предпочел бы не видеть. Шеф продолжал идти. Как он и боялся, первое лицо принадлежало Рагнхильде, искаженное ненавистью; она выплевывала навстречу ему горькие слова, трясла решетку, словно желая добраться до него. Эту решетку не сдвинуть было человеческой рукой, живой ли, мертвой ли. Из груди Рагнхильды обильно лилась кровь.
Позади нее стоял мальчик с недоумевающим взглядом. Он, кажется, не испытывал ненависти к Шефу, даже не узнал его. Мальчик внезапно увернулся от третьей фигуры, старающейся схватить его, прижать к тощей груди. Старая королева Аза, с петлей на шее.
«Что они хотят сказать мне? — не мог понять Шеф. — Что я убил их? Я это знаю».