«Дракон» лежит в коричневом течении реки, изо всех сил стремясь к зеленой глади моря. Мы подняли все паруса, какие только смогли. Худой Тор выкрикивает с верхушки мачты слова, которых никому не хочется слышать:
– Еще один, капитан. Впереди по правому борту.
На севере появляются паруса. Флот поспешно возвращается.
Я пытаюсь думать, как Колгрейв. Как бы он поступил?
Колгрейв стал бы сражаться. Колгрейв всегда сражался.
Я пытаюсь вспомнить его лицо – и не могу. «Дракон» снова лишает нас воспоминаний. Скоро о нем, как и о других, полностью забудут, и у нас начнется совершенно другая жизнь.
От этого никуда не деться. Колгрейв никогда не отступал. Но «Дракон» больше не непобедим. Итаскийцы уже доказали это однажды, хоть и заплатили немалую цену.
Я смотрю на облака:
– Что, устали вытаскивать одних и тех же глупых акул?
Далекое облако на мгновение обретает лицо. Могу поклясться, оно показывает мне язык.
Язык этот – молния, вонзающаяся в море.
– Курс туда, – приказываю я.
Рулевой меняет курс.
Еще одна молния. Потом еще и еще. Небо сереет, поднимается ветер. «Дракон» несет в сторону вмиг поднявшегося шторма. Паруса на севере подпрыгивают от ярости, видя, что у нас появляется мизерный шанс скрыться.
– Будьте вы прокляты! – Я потрясаю поднятым к небу кулаком. На мгновение кажется, что я слышу издевательский смех.
Морская болезнь уже перемалывает мои внутренности. Когда мы окажемся внутри шторма, она раздерет их на части.
У богов в самом деле есть чувство юмора, но на уровне тех, кто привязывает погремушки к кошачьим хвостам.
Молнии бьют, словно копья небесного войска. Рулевой нервничает, все время поглядывая в мою сторону в ожидании приказа свернуть. К нему присоединяются другие.
Никто не задает вопросов.
Мой предшественник хорошо их выдрессировал.
Вокруг нас в море бьют молнии. Мы никогда не видели ничего подобного…
– Тор?
– Они нас преследуют, капитан.
Смелые, отважные придурки. Неудивительно. Им хорошо знакома подобная игра. Они знают, что от них потребуется такая же решительность, как и наша.
Громадная молния бьет в грот-мачту. Слышен крик Тора. Мачта ломается. Кричат матросы. Малыш падает с вант, ударившись о палубу с грохотом, который слышен даже сквозь рев ветра и волн. Мачты, рангоут, такелаж начинают светиться. «Дракон» окутывает бледное холодное сияние, наверняка видимое на многие мили.
Корабль взмывает на гигантскую волну и устремляется вниз.
Наступает темнота, внезапная и резкая, словно удар меча.
Я в это время иду через корму, намереваясь взглянуть, что с Малышом.
Свет возвращается столь же внезапно, как и исчез, и я налетаю на борт. Выпрямившись, оглядываюсь вокруг.
Мы в густом тумане. Море полностью спокойно.
– Проклятье! Нет!
Туман быстро редеет. Я вижу свою команду.
Тела разбросаны по палубе, неподвижные, с остекленевшими глазами. Я знаю, где мы, знаю, что произошло. Мы вернулись туда, откуда все началось, и все жертвы Колгрейва оказались напрасны.
Шутки богов бывают дьявольски жестоки.
Туман рассеивается. Мы входим в середину круга посреди безжизненного нефритового моря. Меня неудержимо клонит в сон. Приходится напрячь всю силу воли, чтобы поднять лук и опереться на него.
Я не сдамся. Я не упаду. Я отказываюсь. У них нет Силы…
«Дракон» останавливается и начинает медленно вращаться, повинуясь неощутимому течению. Мимо проплывает безликий туман. Над головой он иногда светлый, а иногда темный. День не предвещает ничего хорошего. И скоро я вообще потеряю интерес к тому, чтобы считать дни.
Скоро я перестану думать о чем бы то ни было.
Но до этого я должен найти ответ на вопрос: что я сделал не так?
Отрубленные головы
Нариман было десять лет, когда в Вади-аль-Хамама появился черный всадник – высокий и надменный, на коне столь же белом, сколь черной была его джеллаба. Проезжая среди шатров, он не смотрел ни налево, ни направо. Старики плевали под копыта его коня. Старухи испуганно прятались. Дети и собаки скулили и разбегались. Осел Макрама поднял дикий крик.
Нариман не испугалась, лишь удивилась. Кто этот чужак? Почему его так боятся? Потому что он одет в черное? Ни одно известное ей племя не носило черную одежду. Черный был цветом ифритов и джиннов, повелителей Джебал-аль-Альф-Дхулкварнени, высоких темных гор, нависших над Вади-аль-Хамама и священными местами племени аль-мубурак.