Крепость во тьме

Увидев Тэйна, Тома облегченно вздохнул, но вид его становился все озабоченнее, и он не произнес ни слова. Тэйн сдержал любопытство. Солдаты умели не задавать лишних вопросов.

– Доброе утро, Стебан.

Мальчик стоял в дверях дома, сонно потирая глаза.

– Доброе утро, Тэйн. Мама варит овсянку.

– Гм?

– Очень вкусно, – пояснил Тома. – Мы добавляем к ней немного меда.

– Так вы держите пчел? – Он не видел ни одного улья. – У меня был друг, который держал пчел… – Он не договорил, предпочитая не вспоминать.

Кай Лин был ему словно брат, и они вместе были претендентами. Но Лин не сумел поверить, что у него нет таланта, чтобы стать тервола, и до сих пор пытался взобраться по неприступной лестнице.

– Дикий мед, – сказал Тома. – Люди с холмов собирают его и выменивают у нас на железо.

– Понятно. – Тэйн во второй раз за утро взглянул на дом Клеклы, и тот его не впечатлил: обложенное дерном строение размером четыре на шесть шагов, мало чем разнившееся от соседнего хлева.

Даже новобранцы его легиона во время первых полевых учений и то отличались большим мастерством.

Рядом строился второй, постоянный дом. Выглядел он куда амбициознее, и каждое бревно провозглашало его домом мечты. Вечером, после ужина, Тома обсуждал его с блеском в глазах. Это был символ Грааля, который он принес в Земстви.

И все же выглядел он столь же неказисто, как и хлев.

Рула с болью во взгляде молча смотрела на мужа, пока тот все дальше углублялся в мечты и фантазии.

Прежде Тома служил счетоводом в конторе Перчева в Ива-Сколовде. Измученный и лишенный перспектив, он переводил в цифры перемещения мехов, шерсти, пшеницы и металлических болванок. Дни его были долгими и утомительными. Летом, когда ходили баржи и караваны, он не мог позволить себе даже выходных.

Все это было до того, как его посетила дикая надежда, слабая мечта о Земстви, которая нашла здесь лишь грубое свое выражение. Но вряд ли кто-то мог сказать, что он не пытался сделать все возможное, воплощая ее в жизнь. Достаточно было взглянуть на Рулу, чтобы понять: их прежнее существование порой было похоже на ад, но, по крайней мере, жилище оставалось теплым, и крыша не протекала. Жизнь была предсказуемой и безопасной.

В доме Клеклы шла война двух мировоззрений, хотя женщина признавала традиционную правоту мужа и лишь молчаливо его обвиняла. Будучи женой Томы, она вынуждена была переехать в Земстви, став невольницей его грез – или кошмаров.

Магия чисел сломала запоры на дверях души Томы, позволив просочиться сквозь них свету мечты. Свобода, интеллектуальная химера, за которой гнались многие соседи, ничего не значила для Клеклы. Его соседи предпочли опасность колонизации Шары, поскольку им гарантировали защиту со стороны Короны.

Тома, однако, безгранично верил в гармонию. Числа доказывали, что сообщество, которое занимается овцеводством и производством шерсти, не может не процветать среди плодородных холмов. Но Тома не понимал того, что видел Тэйн, – числа были безлики или чересчур примитивны. Они не брали в расчет человеческий фактор.

Тома был обречен на неудачу. Он не учел, что у него нет опыта, необходимого для жизни на пограничье. Шара была ничейной землей. Ива-Сколовда претендовала на нее в течение многих веков, но так и не включила в состав своих владений. Шара изобиловала опасностями, незнакомыми родившемуся в городе мелкому служащему.

Увы, такие, как Тома, часто становились жертвами Земстви. В гнезде его мечты появилось яйцо близящейся катастрофы, и кто знает, не подбросила ли его кукушка судьбы?

Никакими числами нельзя было описать невежество, разбойников, волков или душевные страдания, о которых не говорилось в многочисленных обещаниях политиков. Никто еще не сосчитал жертв болезней и дурной погоды.

Весь вид хозяйства Томы говорил о том, что он не знает самых простых вещей. А у тех немногих, кто разделял его мечту и пытался помочь, знаний и опыта было ничуть не больше. Все они тоже были голодными писарями и счетоводами, пошедшими за ложным пророком с горящими глазами, не ведавшим о реальностях новой земли. Все, кроме черной овцы Миклы, который ушел на восток, чтобы не позволить Томе стать жертвой его собственной глупости.

Большинство последователей Томы думали так же, как Рула. Они в итоге признали поражение и снова отправились на запад, по дорогам, усеянным высохшими костями утраченной надежды.

Тома был упрям. Тома настоял на своем. И его кости рано или поздно должны были лечь рядом.

Все это Тэйн успел узнать к тому времени, когда спросил:

– Если ты не позволяешь мне заплатить, может быть, хотя бы позволишь помочь с новым домом?

Во взгляде Томы блеснула сталь.

– Я учился строительному делу в армии.

Глаза Томы сузились. Гордости ему было не занимать.

Тэйну много лет приходилось иметь дело с упрямыми начальниками. Он снова повторил свое предложение, ничем не высказывая недовольства, и вскоре Тома расслабился.

– Взгляни после завтрака, – ответил он. – И скажи, какие у тебя мысли на этот счет. У меня проблемы с тех пор, как ушел Микла.