КРЕПОСТЬ ТЕЛЬЦОВ

– Жизнь – не партия в кости, – задумчиво проронил Михашир. – И цветов в ней куда больше, чем два, и набор костей иногда достается самый фантастический.

– Это значит, что ты мне не веришь? – играя желваками, спросил Рикатс.

Михашир неспешно покачал головой.

– Это значит, что не надо разговаривать со мной как с ребенком. Мы не в академии на занятиях по риторике. Ты всегда учился лучше меня, но и я в состоянии понять, что при помощи отвлеченных аналогий можно подвести к любым выводам. Вообще, умение владеть словом – мощное оружие. Ты помнишь, как наш учитель Мирдгран с изумительной четкостью доказывал, что белое – это черное?

– Помню. – Рикатс помимо воли улыбнулся. – Я нашел изъян в его доказательстве.

– А я вот до сих пор нет.

Снова помолчали. Но теперь явно раздражен был Рикатс. Это было заметно, и Михашир испытывал мрачное удовлетворение.

– Так что же ты скажешь? – не выдержал Рикатс.

– Я скажу, что тебе достаточно было просто ответить «нет» на мой вопрос.

– Все-таки?..

– Ага.

Рикатс негромко засмеялся. Сначала несколько принужденно, затем более открыто.

– Наверное, это будет преследовать меня всю жизнь, – сказал он с показным покаянием.

– Что именно?

– Упреки в том, что я слишком много говорю.

Теперь посмеялся и Михашир.

– Да уж можешь не сомневаться! Ты обожаешь послушать себя.

– Что поделать, если больше, порой, слушать некого.

– Само собой. Про ровную дорогу это ты красиво излагал. Без вихляний и придорожных канав… Надо будет записать, наверное.

Михашир закатил глаза и прицокнул языком, за что был награжден шутливым тычком в бок.

– Я когда-нибудь говорил тебе, что ты скотина, Михашир?

– Было пару раз.

– Пожалуй, стоит говорить почаще.

Эта незатейливая пикировка была необходима обоим. Чтобы разбить лед напряженности, вставший после неприятного разговора. Неприятного, как ни крути. Является ли преступлением против дружбы подозрение друга в предательстве? Возможно, подлинная дружба должна быть выше подобных подозрений? А если это не так, кого из друзей следует винить?

Впрочем, так или иначе, цель была достигнута. Молчаливым соглашением разговор был оставлен в прошлом.

– Так о чем же все-таки говорится в этой трижды проклятой записке? – спросил Михашир.

Рикатс поднял на него недоуменный взгляд.

– Понятия не имею!

Пришел черед Михашира изумленно смотреть на друга. Возникшая немая сцена длилась несколько секунд, прежде чем в глазах Рикатса засветилось понимание.

– А-а! Я сказал, что мне знаком шифр, и ты сделал вывод, что я могу прочесть написанное.

– Естественно! – Михашир пожал плечами. – Разве это не очевидно?

– Сейчас объясню. – Рикатс покровительственно улыбнулся. – В том-то и достоинство такого шифра, что его могут прочесть только знающие ключ. А это, как правило, два человека – написавший письмо и тот, кому оно предназначено.

– Ключ? – Михашир приподнял бровь, требуя разъяснений.

– Конечно. Ключом может быть любая фраза, желательно, достаточно длинная. Никто и никогда не станет использовать один и тот же ключ более одного раза. Понимаешь, самый примитивный шифр – это когда каждой букве соотносится какой-либо символ. Какая-либо другая буква или цифра, или придуманный значок. Человек, набивший руку на расшифровке, почти всегда сможет прочитать такое письмо. Другое дело наш… тьфу, тринадцатый бог… воровской шифр. Если в двух словах, шифруемый текст как бы складывается с ключом. Буква с буквой, понимаешь? При всей своей простоте такое послание практически невозможно расшифровать, не зная ключа. Ведь одна и та же буква будет зашифрована по-разному на разных позициях.

Михашир, с сосредоточенным видом внимающий другу, медленно покивал.

– Значит, прочитать записку у нас не получится?

– Никаких шансов.

– Что ж, – Михашир щелчком отправил листок папируса подальше от себя. – Тогда выкинем ее из головы.

Рикатс прихлопнул ладонью листок, готовый упасть со стола.

– Не спеши! Да, мы не сможем записку прочитать, но это не значит, что мы ничего не сможем из нее выжать.

Михашир сдвинул брови, пытаясь осмыслить услышанное. Но задача оказалась непосильной, и он пожал плечами.

– Прости, но вот теперь я тебя не понимаю. Что нам выжимать из записки, которую мы не в состоянии прочитать?

Рикатс окинул друга сострадательным взглядом. Не без некоторой нарочитости, впрочем.

– Михашир, Михашир… Да, я действительности много лет дружил с Глазом. Хотя, в общем-то, я не жалуюсь, все же иногда его скудоумие доводило меня до исступления. Но разве можно многого требовать от этого сына трущоб? Теперь я дружу с тобой, а ведь ты – выпускник академии самого Мирдграна Хромого! Так почему же, ответь, стоит мне закрыть глаза, накатывает ощущение, что я вернулся в те годы?

– Ты видишь какой-то смысл в этих своих оскорблениях? – после недолгой паузы спросил Михашир неожиданно спокойным тоном.

По малоподвижному и не слишком выразительному обычно лицу Рикатса пробежала целая волна сменяющих друг дружку эмоций. Злость, раздражение, сарказм… Наконец, сарказм смягчился до легкой ироничности – таким его чаще всего и привыкли видеть люди из ближайшего окружения.