Крепость

Она почувствовала, что из-под век выползают слезинки, но не было сил поднять руку, чтобы вытереть их. Пусть сами высыхают. Ей было до слез жаль дочь. Бетти перестали переводить. Хорошо хоть она может это делать. Но она может только подстрочник, нужен еще поэт, который мог бы это обработать. И где печатать?.. Она утеряла все связи. Разве что послать свои переводы Каюрскому в Иркутск… Он пишет, что у него есть возможность печатать книги. Может, и поэта там найдет, чтоб подправил ее перевод. И это только справедливо, что переводы Беттиных стихов напечатают в Иркутске, на родине ее отца, Федосеева.

Ее гнело воспоминание о первом муже. Если бы не Бетти, то ничего хорошего он в памяти о себе не оставил. Может, он что-нибудь натворил в последние годы жизни в Иркутске, а она не знает, и Бетти не пускают из-за него?.. Нет, вряд ли. Ни на что он не был способен, этот здоровый мужик!..

Она познакомилась с ним еще до тюрьмы. Молоденькой пропагандисткой. Он был рабочий: из сибирских казаков. Как его занесло из Иркутска в Юзовку? Она не помнила. Потом тюрьма, он тоже там. Он казался ей боевитей других. Сибирский казак! Будущий отец Бетти! Она виновата перед Бетти. Она не хотела, не хотела рожать. Дети мешают революционной борьбе. Да, тюрьма — это ее университеты. Там были товарищи из разных слоев. Но сибирский казак Федосеев был боевитей других, отличался, как ей тогда казалось, революционным поведением. Она была еще девчонкой, он уже зрелый мужчина. Да, он произвел впечатление на нее своей брутальностью, даже сама революционность его как-то сливалась с его мужскими качествами, казалось их продолжением. Его отправили на поселение на крайний Север, в деревню Сиурга Архангельской губернии. Она поехала к нему. В результате — рождение Бетти. Но не сразу. Вначале они нелегально уехали в Малороссию, в Харьков, где им пришлось работать с солдатами. Что ж, работа в армии дала положительные результаты: произошло восстание саперов, они застрелили своих командиров, подняли красное знамя. Восстание подавили жестоко. Царские сатрапы. Многих казнили. Она раньше никогда не считала себя виноватой в этих смертях, потому что, хотя восстание и было подавлено, оно имело большое политическое значение. Знаменовало бескомпромиссную борьбу большевиков против царизма за дальнейшее развитие революции. Но теперь она вспоминала эти простоватые, хитро мудрые, себе на уме лица и думала, что они-то хотели от восстания, наверно, чего-то другого, не политического смысла и значения, а конкретных улучшений жизни, но получили только смерть. Она ли в этом виновата? Но она ничего не хотела для себя! Если бы ее поймали агитирующей солдат, ее могли застрелить на месте. Но она была готова погибнуть за идею. Федосеев тоже во всем ее слушался и спрашивал совета, как ему говорить с солдатами, а она ему объясняла, тащила за собой, гордилась, что она, маленькая девчонка, может наставлять взрослого, да еще и любимого мужчину. Отца Бетти. Будущего отца. Только почему среди прочих своих вин она чувствует какую-то вину за этих, погибших за революцию солдат. В конце концов боролись две идеи: она была выражением идеи революции, и солдаты сделали свой выбор. Это ей сказал старый друг Машевич, когда заходил к ней вчера. Да, он к ней заходит, хотя и погиб еще в Испании, когда сопровождал транспорт с оружием. Он был влюблен в нее, но она не уступила, он так и остался товарищем по партии, верным другом. Когда она была информатором Коминтерна по Аргентине, он приезжал к ней в Буэнос-Айрес как представитель центра. Восхищался Бетти.