Крепость

Теперь надо только еще проверить, соответствует ли рассчитанное количество реальности. Если нет, то необходимо озаботиться балансировкой. Мне любопытно, сколько не хватает или слишком много воды в уравнительной цистерне. Когда лодка передними и задними рулями на среднем и нормальном ходе ни всплывает, ни опускается, то расчетное количество соответствует протокольным данным, в противном случае это количество следует исправить. Но что делает матрос, работающий над рамой переборки? Там, наверху, находится клапан дизтоплива. Он будет, вероятно, заполнять топливную цистерну водой в количестве, необходимым для возмещения веса использованного топлива. Количество воды, которой все еще не хватает, чтобы лодка точно слушалась рулей, удивительно мало. Размышляю почему так: Мы не избавились от наших отходов и мало топлива. Вес лодки лишь немного уменьшился, следовательно, требуется и немного воды принять, а вероятность ошибки соответственно уменьшается. Мне будет довольно, если мы будем просто двигаться вперед и не будем ничего менять. В дополнение ко всему, лодку требуется еще и удифферентовать. Но так как лодка уже шла и на электродвигателях и под РДП, то, наверное, новой дифферентовки пока не предвидится. Лодка держит глубину сорок метров. После удержания лодки на курсе, командир по бортовому радио сообщает о своем намерении, из-за сильного транспортного потока, и прежде всего в акватории порта, еще одну дугу, как и планировалось, совершить в западном направлении. Но это значительно удлинит наш путь. Оберштурман стоит склонившись у пульта с картами. Хорошая возможность увидеть местоположение нашей лодки. Оберштурман отворачивает корпус на полшага в сторону и опирается верхней частью тела на левый локоть.

— Мы здесь, — произносит он кратко.

Ему едва ли есть тридцать лет. Однако густая черная окладистая борода затрудняет точное определение его возраста.

— В Бресте я был, между прочим, как раз в отпуске, господин лейтенант, — говорит он сейчас мне почти в самое ухо, и я на мгновение теряюсь: Я ожидал жалобы с его стороны на трудности навигации при постоянном подводном плавании, но не этого…

— С этим, к сожалению, янки были не согласны, — отвечаю.

— В последний раз меня отозвали из отпуска — телеграммой, — продолжает он, — Я еще даже не нагулялся. Не забуду никогда: Одна воздушная тревога за другой. Здесь, на борту у нас довольно тихо, господин лейтенант.

Пока он говорит, то в ожидании моей реакции щурится и мигает.

— Как у Христа за пазухой! — делаю ему одолжение. А затем еще: — Тишина просто невыносимая…

Выждав немного, спрашиваю:

— Как долго нам еще тащиться?

— Три, четыре дня, по меньшей мере, господин лейтенант.

— Еще?!

— По меньшей мере! Эти козлы не позволят нам придти раньше, в конце концов.

— Все равно удобнее, чем пешком топать…

— Ну, не знаю, не могу себе представить, что машину на шоссе атакуют глубинными бомбами, господин лейтенант…

Удивляюсь: это наш типичный обмен пустыми фразами, как между теннисистами, чтобы скоротать время. Хочу уже отвернуться, но тут замечаю, что оберштурман готов сказать еще пару слов. А тот уже начинает:

— Дело нешуточное, взять пеленг. Нам чертовски нужны совершенные приборы для определения местоположения…

Я бы на месте оберштурмана из кожи вылез, кляня все на свете. Но он не позволяет себе ругаться. Как было хорошо иметь навигационные сигналы в мирное время: освещенное побережье, повсюду указатели, объекты для перекрестной пеленгации и т. д. и т. п. Мы же, напротив, тащимся здесь совершенно слепые… Вытянувшись во весь рост на шконке, вижу через щель в шторке у моей койки, как у ботсмаата первой вахты толстое кольцо сырокопченой охотничьей колбасы падает на пол.

— Не позавидуешь, — тут же комментирует один из унтер-офицеров.

Ботсмаат быстро наклоняется и хватает пальцами колбасный круг. Схватив его, подносит вплотную к лампе и внимательно разглядывает: На ней много пуха. Вдруг он ревет:

— Хренов беспорядок, кто здесь приборку делал?

— Заткнись, парень. Это что, твоя колбаса? Брось ее, в конце концов, — медленно говорит тот же голос.

Разъяренный ботсмаат швыряет колбасный круг на пол, прямо в ручеек из чай или супа на нем. Только теперь вижу: Одеяло углом свисает с нижней койки на другую сторону, оно сырое и имеет темный оттенок. Вдруг слышу, как несколько громких пердящих звуков наполняют отсек, и громкая похвальба:

— Хоть в театре представляй, как моя кишка йодлем поет!

Некоторое время все молчат, затем слышу стоны:

— Ни фига себе! Тебя прямо струя газов распирает!