Крепь

Он оказался возле моста через Неман неподалеку от Белицы как раз в тот момент, когда с приказом поджечь этот мост приехал русский офицерик с тремя казаками. И именно пан Константин толпу собравшихся поглазеть на это шляхтичей и мужиков поднял на то, чтобы помешать русским это сделать. Пока казаки отъехали собирать хворост, прапорщика, совершенно не ожидавшего такого поворота, скрутили кушаками, а казаки, увидев это, ускакали прочь. Можно было ожидать, что они вернутся с подкреплением вершить возмездие, но пришли, наоборот, уланы Рожнецкого. И пусть мост им не пригодился, они уже переправились через Неман вброд где-то неподалеку, пан Константин все равно был чрезвычайно горд своим подвигом, и ему позволили присоединиться к третьему уланскому полку Яна Радзиминского.

Когда возле Мира они встретили казачью заставу, сразу отступившую, это только раззадорило. Местные евреи сказали, что казаков в местечке немного, не больше сотни. Эскадрон Суминского тут же выгнал их из Мира и принялся преследовать. Эскадрон преследовал казаков почти два часа, гнал их дальше и дальше с родной земли. Пан Константин прекрасно помнил, что уже сражался здесь, под Миром, двадцать лет назад – в 1792-м. Тогда они храбро, но очень медленно пошли в атаку, не выдержали огня русских пушек и побежали. Теперь бегут русские! Слезы счастья застилали глаза пана Константина, когда возле плотины на речке Мирянка их передовой эскадрон встретил в пики целый казачий полк.

Тут было уже не до преследования. К счастью, на помощь подоспели еще два эскадрона во главе с полковником Радзиминским. Еще несколько минут польские уланы сопротивлялись. Их синие мундиры и разухабистые, как замысловатые вензеля, конфедератки смешались с такими же синими мундирами и мешковатыми красно-синими шапками изворотливых донских «иррегулярных» кавалеристов. Противники и вооружены были почти одинаково, и носили одинаковые красные лампасы. Несколько человек ошиблись с хода, с налета, наставив друг на друга длинные пики, потом в ход пошли сабли, подлые пистолетные выстрелы в упор, но когда Платов ввел в бой новые силы, все три уланских эскадрона покатились назад, сначала, пока не повернули не столкнувшиеся с опасностью задние, медленно, а потом все быстрее и быстрее. Рядом с паном Константином, сжимавшим в руке саблю, и не видевшим, против кого ее применить, вдруг ударили по голове древком пики полковника Радзиминского, тут же подхватили его бесчувственного под руки, и пан Константин больше его не видел.

Потом бородатые казаки с тяжелыми пиками наперевес появились сразу со всех сторон – в дело из засады вступили еще две сотни казаков, оставленные по обеим сторонам от дороги, по которой только что так самонадеянно малыми силами летели вперед уланы. Под леденящее душу гиканье в поляков, словно назойливые осы, полетели короткие дротики. В следующую секунду пан Константин в ужасе поднял своего коня на дыбы, едва не упав наземь вместе с ним, заставил его сделать поворот, как в вальсе, а потом, после первого отчаянного скачка, сразу пуститься в галоп. Распознав в цивильном жупане пана Константина одежду врага, за ним погнались.

Снова промелькнули мимо башни мирского замка, а скачка наперегонки со смертью продолжалась. Любимый конь под паном Константином тяжело дышал, хлопья розовой пены срывались с его разорванных удилами губ, а перед глазами летела, как в пьяном кошмаре, земля: стлалась трава, рябили цветы, взлетал фонтанами песок. Поле погони было ровным, как стол – ни укрыться, ни обмануть преследователей. Пан Константин не знал, жив ли еще хоть один человек из тех, с кем вместе он ехал, чтобы прогнать москалей из своих вотчин, придут ли на помощь еще два уланских полка, которые, он знал, оставались позади. Казалось, копыта сзади стучат только для того, чтобы настичь и убить его – Константина Саковича, владельца четырехсот душ и имения в Старосаковичах.

Смертельный ужас охватил пана Константина, лишил его остатков самообладания. Он неловко обернулся и увидел у себя за спиной лицо, заросшее черной взлохмаченной бородой. Жадные глаза казака впились в пана Константина, острием пики тот едва не доставал круп его коня. Пан Константин навел на преследователя пистолет. Стрелять во время скачки было почти бессмысленно, даже не потому, что на ходу очень трудно попасть в противника, просто при таком галопе кремневый пистолет даст осечку в трех случаях из четырех. Впрочем, казак все равно в ту же секунду исчез, спрятался чуть ли не под брюхом своей выносливой лошади. Отчаявшийся пан Константин все равно спустил курок и в этот момент сам потерял равновесие. Он даже не понял, прозвучал ли выстрел. Земля поднялась и с размаху больно стукнула его в плечо, пресным комом забилась в рот.