Красный пассажир

Она по очереди флиртовала с молодыми людьми, хотя вовсю зажигала со старпомом по кличке «краб». Двое детей и молодая жена «краба» на берегу совсем не пугали Машеньку, она в свои двадцать лет уже на десять лет вперед просчитала свою будущую жизнь и в принципе не ошиблась, хотя не прочь была и занырнуть на ночку, другую в постель одного из молодых помощников.

Для Семенова Машенька была олицетворением красоты и целомудрия, и кто бы ни говорил плохих слов в сторону поварихи, он пропускал отравленные ядом зависти фразы мимо ушей. С той же маниакальной любовью и Витечка Сысоев возносил Виноградову и, когда на зеленой полянке после выпитых двух стаканов вина, Машенька начала рассказывать морякам похабные анекдоты, а затем и вовсе разделась до нижнего белья, якобы понежиться под лучами ласкового солнышка, оба друга потеряли дар речи. Но первая нашлась Машенька, она предложила друзьям не ссориться, а попросту, за определенную плату переспать с ней по очереди среди ромашек и кустов японской сакуры.

Виталий вначале наотрез отказался, но внезапно свободное поведение Машеньки вмиг разрушило все розовые замки и образы, он открыл глаза и понял, что перед ним обычная женщина, требующая сущую малость за свои услуги, а именно хорошее обращение и обещание хранить тайну. Виталий повел Машеньку подальше от людских глаз на ту самую сопку под названием «высота № 412», и они шли так долго, что Машенька вскоре взмолилась и поросилась скорее полюбить ее и отпустить на судно.

Но видно не суждено было третьему помощнику стать настоящим мужчиной в этот жаркий июльский день. Лишь только они расстелили одеяло и прилегли, как за спиной услышали тяжелое дыхание и хрип овчарки, идущей по следу, через секунду на них навалились солдаты в зеленой форме и, связав по рукам и ногам, потащили несчастных любовников на свою заставу. Как оказалось, увлекшиеся раздумьями и переживаниями о предстоящих пылких минутах страсти, Семенов и Машенька не заметили, как зашли в запретную зону действия пограничных радаров.

Капитан Семенов улыбнулся и покачал головой. Эх, молодость, молодость. Сколько их таких вот случаев было после, а вот этот почему-то запомнился на всю жизнь. Ему уже под шестьдесят, а покрытая седыми снегами сопка до сих пор хранит воспоминания цветущей молодости.

Глава VI. Через Кесарево сечение к свободе.

Уже сутки не смыкает глаз и не отходит от кровати, мечущейся в предродовых схватках несчастной женщины, медсестра Чернова.

— Боже, почему я не настояла на своем, не убедила тебя остаться рожать на острове, — причитает Юля, с хрустом вводя очередную дозу транквилизаторов в толстую пульсирующую вену роженицы. Она то и дело протирает холодным влажным полотенцем горячий лоб Любимовой, покрытый обильным потом. Даже под легкой, сатиновой ночьнужкой видно, как плод перекатывается под тонкой, натянутой, словно на огромный шар, кожей живота.

— Доктор, миленький, — кричит бедная девушка, изгибаясь от боли, как прожорливая змея, заглотившая слишком крупную дичь, — да сделайте же что-нибудь.

Судовой врач Виктор Артюхов еще раз пытается вызвать скорые роды, стимулируя матку рукой, но каждая попытка оказывается тщетной.

— Все, Любимова, либо ты рожаешь, либо надо возвращаться на Шикотан. Он жестом кивнул медсестре. — Выйдем, милая на пару минут, надо посоветоваться.

В коридоре Артюхов, чтобы не упасть от, усталости и напряжения, держится обеими руками за переборку. За последние несколько часов из-за смены курса на зюйд-вест, резкая, бортовая качка усилилась до предела, какие уж тут роды, да еще в такой обстановке, не говоря уже о хирургическом вмешательстве.

— Слушай, сестричка, — Артюхов снял тонкие резиновые перчатки и бросил их в стационарную урну. — Тебе когда-нибудь приходилось принимать роды или ассистировать при хирургических операциях.

Чернова со слезами на глазах отрицательно завертела головой.

— В том-то и вся беда, что я тоже не хирург и никогда не принимал роды. Не надо мне было слушать ни Любимову, ни этого Смагина. Рожала бы сейчас наша девушка в свое удовольствие в поселковом госпитале, а мы спокойно занимались бы своими делами. По всей вероятности плод перевернулся и теперь мать и ребенка может спасти только Кесарево сечение. — Артюхов дрожащими руками достал пачку «Кента» и закурил.

— Надо срочно докладывать местному начальству и если через восемь-десять часов наша Анюта не разродится, а это уже очевидно, придется кесарить самому на свой страх и риск. В наших условиях это равносильно двойному убийству.

Чернова ничего не отвечала, она только с ужасом смотрела то на беспомощного доктора, то в просвет двери, где на койке в мокрой от пота ночьнушке корчилась, когда-то такая уверенная в себе Анечка Любимова, источая в пространство отборные маты в адрес всех мужиков и врачей, и со звериным воем грызя крепкими, молодыми зубами никелированную спинку железной койки.

— Дайте ей еще пару таблеток синестрола, — Артюхов загасил об переборку сигарету, — я иду наверх, надо срочно что-то решать.

* * *