Краски

– Спасибо, сейчас можешь идти. Мы вызовем тебя снова, если что-то понадобится, – всё тот же участливый голос женщины. – Твоя мать сейчас находится в больнице, но скоро её обещают выпустить.

Я поднималась по лестнице больницы, держа Кубика в кармане. Нельзя чтобы кто-то из персонала узнал, что я пронесла сюда крысу. Весь вчерашний день я переживала за маму. Когда её утром под руки уводили врачи, она была совсем никакая. Надеюсь, сейчас она чувствует себя лучше. Спросив у медсестры, где находится нужная палата, я пропетляла по лабиринту коридоров и оказалась у двери.

«Вчера ей вкололи успокоительное, сейчас она в норме», – будничным голосом сообщила медсестра, когда я пришла.

Я помедлила несколько секунд, прежде чем открыть дверь. Что говорить родной матери? Мне просто хотелось её обнять и успокоить. Сказать, что всё будет хорошо. Больше никакого насилия в нашей семье не будет.

Я открыла дверь и первое, что увидела – её пустую койку. Следом бросила взгляд на окна – на подоконнике стоял человек. Солнце светило в глаза, и я видела лишь силуэт. Через секунду до меня дошло, что происходит.

– Мама, нет! – крикнула я, бросившись к ней, но замерла на полпути.

Я боялась подходить ближе. Одно неловкое движение, и она сделает решающий шаг. А там – семь этажей и асфальт, который не оставит от неё живого места.

– Нет, пожалуйста! – ноги подкосились от безысходности, и я упала на её койку.

Мама, стоявшая в одной пижаме на подоконнике и державшаяся за открытое окно, повернулась ко мне.

– Рут? – спросила она. – Рут, это ты?

– Мама…

За последние дни произошло столько плохого, что если я потеряю ещё и маму, мне ничего не останется, как прыгнуть за ней. Три дня назад я сама сидела на рельсах и думала всё это закончить, но я нашла в себе силы двигаться дальше. И сейчас, сидя в её палате в слезах, я молилась всем богам, лишь бы и мама нашла в себе силы.

Через долгие секунды, показавшиеся мне вечностью, она отступила и аккуратно спустилась на пол. Неуверенными и медленными шажками она подошла ко мне, вытянув вперёд руки для объятий. Она села рядом, и мы крепко обнялись.

– Рут, ты жива, – повторяла мама из раза в раз. – Прости меня, прости.

– Всё будет хорошо, мам. Всё закончилось.

Кубик выбрался из моего кармана и заполз мне на плечо. В этот момент кто-то из пациентов истошно заорал:

– Крыса! На девочке крыса!

И мы вместе с мамой истерично засмеялись, глядя на милое невинное существо у меня на плече, которое, наверняка, за последние дни перенесло не меньше стресса, чем все мы.

Жёлтый

Бар «Dreckiger Hans»
11 июня, 16:49

Эмиль не находил места. Он сидел в баре, которому отдал половину жизни. После смерти жены он вкалывал, не жалея сил. Пытался забыться с помощью работы, сделал из этого помещения не только утреннее кафе, но и шумный бар. Музыка, орущая по вечерам из колонок, хоть как-то заглушала его одиночество и мысли о любимой. Его дочь скептически относилась ко всей этой затее, но тем не менее согласилась работать, помогать. Так он хотя бы иногда мог быть спокоен за дочь. Быть уверенным, что она работает в баре, а не рискует жизнью в очередной авантюре.

И сейчас Эмиль сидел в своём кабинете, прекрасно осознавая, что он может лишиться бара. Если Грет привлекут за убийство или соучастие в убийстве, он сделает всё, чтобы вытащить её под залог. А для этого придётся продать это заведение. Продать частичку своей души. Но всё, что было важно для него в тот момент – это Грет. Когда он стоял там, на дороге, из него словно вытащили сердце. В тот момент, когда между пулей и психом неожиданно для всех появилась Грет, облив всех краской с головы до ног, он не мог поверить своим глазам. Он смотрел на мир, как на кадры из фильма. «Этого не может быть. Этого просто не может быть», – твердил он про себя, а ноги сами несли его к раненой дочери. Он подбежал и увидел, как она лежит в луже крови и краски. Эмиль пытался остановить кровотечение, он кричал и звал на помощь. Двое копов, что были на месте аварии, посадили Йохана в машину и вызвали скорую. Эмиль смотрел в глаза дочери, а она кричала от боли, прижимая руку к ране. В её взгляде он видел и сожаление, и раскаяние, и, что было в новинку для него, любовь. И этот взгляд он будет вспоминать ещё долго.

Когда он вошёл в палату, она не заметила его. Грет сидела спиной ко входу, обыгрывая в карты какого-то парня со сломанной рукой.

– Так-то вот! – она бросила свои последние карты на небольшой стол между койками, взяла из рук парня купюры и начала пересчитывать. – Может, ещё партию?

– Тебе не стыдно, Грет? – с усмешкой спросил Эмиль.