Краски

«Хотя в мире гораздо больше людей, опасных для окружающих, – подумал Хейк, – по улицам ходит куда больше психов. Взять того же Лоренца». Хейк бросил взгляд на барную стойку, где их бывший начальник сидел с красивой девушкой, что была на месте аварии.

– Забудь о нём, – Вилли поймал взгляд Хейка. – Пошёл он к чёрту.

Они увидели, как девушка даёт Лоренцу пощёчину, а после чуть ли не пулей вылетает из бара.

Не прошло и пары минут, как он пришел в себя, выпил ещё шот и, глядя на бывших подчинённых, пошёл к ним. Он едва держался на ногах. Его взгляд скользил с Хейка на Вилли и обратно.

Хауптмейстеры тут же перестали смеяться и озадаченно переглянулись. Лоренц больше не представлял для них угрозы, но его прожигающий насквозь взгляд и тот факт, что он подошёл пьяный, напрягал их. Они были как дети, боящиеся отца, что начнёт по пьяни отрабатывать на них приёмы самообороны. Но Лоренц после долгой напряжённой паузы усмехнулся и поднял стакан:

– С повышением, идиоты!

Он допил содержимое и со всей силы разбил стакан о пол. Звук разбитого стакана и разлетевшиеся в разные стороны осколки заставили хауптмейстеров вздрогнуть. Лоренц тем временем снял с вешалки свою куртку и молча вышел из бара.

Чёрный

Городская психиатрическая клиника Герлингер

6 ноября, 22:49

Когда выключается свет?

Можно ли это назвать помутнением рассудка? Или это просто мигают на потолке лампочки? Белые стены давят со всех сторон. Двадцать четыре часа в сутки. Каждый раз, когда я думаю о сорвавшейся попытке суицида, они начинают сдавливать ещё сильнее. Но, если всё сложилось именно так, может, там, на небесах, простили меня? Дали второй шанс? Если там ещё, конечно, кто-нибудь есть. За пять месяцев, пока меня таскали по судам, следственным изоляторам и врачам, успеешь поверить в кого угодно. В Бога, в высшие силы, в теории заговора.

В конечном итоге всё вернулось к исходной точке. Те же палаты, те же таблетки, врачи, даже некоторые пациенты встретили меня с улыбкой. Разве что Вук, у которого я тогда так рьяно выпытывал план побега, как-то умудрился вскрыть себе вены. Он тоже нашёл выход из этих стен.

Все эти месяцы, засыпая на холодных койках, меня разрывало от мыслей о том, что у меня могла быть совершенно иная жизнь. За те три дня я словно посмотрел отрывки той жизни, которой так давно не хватало. Отрывки, потому что всё же большая часть её за стенами лечебницы была наполнена хаосом, безумием и насилием. Долгие месяцы мне снились кошмары. Ко мне приходили все, кого я когда-то убил. Отец Рут нападал на меня с ножом и резал на куски, бродяга ломал палец за пальцем пока я не просыпался в холодном поту, Гастон связывал меня и бросал на рельсы – прямо перед приближающимся поездом. Эти кошмары невыносимы, но они лишний раз подтверждали то, что виноват я. Страдаю от них я, значит и виновен тут только я. Не воображаемый друг. Не Сиджи. Сиджи погиб в аварии. Буду надеяться, что навсегда, а не пока я под препаратами.

Некоторое время я считал, что ничего не было. Все три дня – все эти безумные игры в кошки-мышки с полицией и со смертью – плод больного воображения. Мне просто вкололи большую дозу какого-нибудь препарата, я забился в угол палаты и воображал, будто убиваю человека, разъезжаю по городу на грузовике, пытаюсь спасти девочку… Но потом пришла она. Лейла. Рассказывала, как у неё и у всех остальных дела. Делилась последними новостями. И тогда я понял, что всё было по-настоящему. Хотя, с другой стороны, где гарантии, что и эти встречи – не плод моего воображения?

Когда я понял и осознал, что всё это действительно было, я захотел вернуться. Мне стало тесно в этих четырёх стенах. Я хотел сбежать снова. Попробовать начать новую игру. В этот раз без приступов агрессии, без расплывающихся перед глазами цветов, без насилия. Я хотел вернуться к Лейле, к Рут, хотел навестить даже Грет, что встала между мной и пулей. В этот раз всё точно будет по-другому. Но вряд ли мне удастся сбежать как тогда. Теперь здесь усилили охрану, удвоили дозу лекарств, и всё, что оставалось – это ходить по коридору овощем и ждать своего часа.

Но в один из дней всё изменилось. Когда дверь в палату распахнулась, и вошла медсестра. Она нащупала вены на левой руке и вколола иглу. Её губы были до невозможности сексуальными. Глаза – два ярких огонька в этой беспросветной бездне. Её нежные руки – словно руки матери, которая баюкала тебя, когда ты был младенцем. Я с трудом вспоминаю фразу, которую сказала Лейла.

– Если тебе интересно, то Рокси – моя хорошая подруга. Это я помогла тебе сбежать из клиники, Йохан. Я вытащила тебя из дерьма.

Рокси. Как я мог забыть это имя?!