Крах диссидентки

— Знаю этот анекдот! — снисходительно усмехнулся Марчук. — И могу привести сотни высказываний гениальных художников о том, что не материал, а мастер определяет художественный уровень произведения! Тысячи скульпторов долбили мрамор, но только Микельанджело создал из него «Пиетту», какую я имел счастье видеть в Риме. Ах, Рим! — еще выше задрал голову Марчук, закатывая глаза и приняв позу монаха, ставшего на колени перед высоко повешенной иконой. — Какое это чудо! И как я завидовал Гоголю, который мог поехать туда, там жить и писать свои гениальные «Мертвые души». Это мое личное мнение, но я глубоко уверен, что только в Риме наш великий Гоголь мог создать такой шедевр! — Марчук развел руками, которые все время держал скрещенными на груди, усмехнулся, иронически растягивая сжатые губы. — И никто его из Союза писателей за это не исключал! А какую сатиру он написал! Ого-го!

— Гоголь не только любил свой народ, а страдал его страданиями. Он смеялся сквозь слезы, он… — Арсений остановился, увидев, как свысока иронически усмехается, слушая его, Марчук. Помолчал, хмуро продолжал: — Да, я повторяю прописные истины. Но не все так называемые прописные истины так уж устарели, как это кажется некоторым любителям модных заокеанских новаций! Кстати, эти новации в Америке называют консервативной революцией! Правда, чудесно звучит?

Настало время хмуриться Марчуку: он сложил руки на груди, презрительно поджал толстые губы. Старая, мол, песня! Все у нас прекрасно, у них — плохо. Черное и белое! И никаких других цветов! Хотя и собирался здесь, где ему все не нравилось, ставить фильмы. И Государственные премии за них получать, и призы на международных фестивалях, до которых пока еще не мог дотянуться, объясняя это тем, что идейные тиски не дают ему в полной силе проявить свой гений.

В комнату вернулась Вита.

— Простите, — поднялся Арсений, — завтра должен сдать в номер статью, которая еще в чернильнице. Итак, оставляю вас.

— Жаль! — сказал Марчук. — Я хотел продолжить разговор.

— А о чем вы говорили? — насторожилась Вита.

— О «Горе от ума», — ответил Арсений, улыбаясь через силу, так как на душе было невесело.

— Интересно, — Вита окинула Марчука и Арсения недоверчивым взглядом. — И кто же оказался умнее?

— Грибоедов! — засмеялся Арсений. — «Гениальные» режиссеры, которые экранизируют его комедию, приходят и исчезают в безвестии, а он, едко насмехаясь над их потугами по-своему прочитать, вывернуть ее, перелицевать, переходит от одного поколения к другому таким, каким был.

— Вы, вижу, режиссеров вообще не считаете творцами? — сдвинув брови и глядя куда-то в потолок, обиженно произнес Марчук.

— Не совсем так. — Арсений обрадовался тому, что задел за живое этого величавого наглеца. — Режиссеров я считаю мастерами, но прикладного искусства.

— Спасибо и за это! — саркастически процедил Марчук. Встал со стула, слегка поклонился Вите: — Простите, мне тоже пора идти…

«Прекрасно!» — обрадовался Арсений, хотя Вита сердито глянула на него. Марчук не подал Арсению руки, только кивнул чубатой головой. Вита пошла провожать его. В коридоре они, как показалось Арсению, слишком долго шепотом говорили о чем-то. А когда наконец стукнула дверь, Вита не вернулась в свою комнату, ушла в спальню. «Обидел ее идейного друга», — подумал Арсений. Теперь неделю будет дуться и прятаться. Может, пойти к ней? А что он ей скажет? Что уважает Марчука? Этого он не станет говорить, о другом сейчас напрасно заводить разговор, не то у нее настроение, чтоб другое слушать. Арсений пошел к себе, но тут услышал злой Витин окрик:

— Куда ты? Вернись, нам надо поговорить!

Вита стремительно прошла мимо своей комнаты, села на стул, налила коньяку — рука заметно дрожала, — отпила несколько глотков и, держа хрустальную рюмку на уровне сильно прищуренных глаз, спросила:

— За что ты так ненавидишь Мирослава?

— Я воздержусь от ответа, — сказал Арсений, не желая говорить правду, а значит — и ссориться с Витой.

— О, я сама отвечу! Ты ревнуешь! Ты завидуешь ему! Тебе не нравится, что он открыто поддерживает меня, когда многие — а среди них и ты! — позорите меня за «Рубикон» на чем свет стоит! Это… Это просто подло! — истерически выкрикнула она, еще глотнула коньяка, закашлялась так, что даже посинела. Замахала на Арсения руками: — Уходи! Уходи!

— Ты же хотела поговорить, — напомнил Арсений.

— С тобою скорее подавишься, чем договоришься, — хрипло произнесла Вита. — Может быть, мне лучше умереть… Всех бы обрадовала…

— Вита, ты хорошо знаешь…

— Знаю! — перебила Вита глухо, будто потеряв голос от злости. — Знаю, что ты первый обрадуешься!

— Вита! — властно проговорил Арсений. — Тебе надо лечить нервы.

— А тебе — совесть! — сердито глядя на Арсения полными слез глазами, воскликнула Вита. — Да, совесть, потому что ты все делаешь не так, как хочешь, а как тебе указывают! Ты робот, а не человек! Мне просто страшно, что я с таким человеком жила! — Она вскочила, торжественно произнесла: — Отныне — мы чужие люди!