Кракен

Так что Коллингсвуд спрашивала не ради указаний: при входе в руины обиталища Лондонского камня налицо были признаки убийства, хотя все, что могла полиция, – это зарегистрировать их и идти дальше, – а ради того, чтобы подчеркнуть, что ответа у Бэрона нет. Он стоял на пороге, заглядывал и качал головой со сдержанной кротостью, к которой Коллингсвуд уже привыкла за годы работы. В помещении констебли обмахивали вещи и делали вид, что ищут отпечатки – все более нелепые традиционные протоколы. Они поглядывали на Бэрона – не скажет ли он, что делать.

– Черт возьми, – сказал он и поднял брови. – Это уже слишком.

«Ну нет, – подумала она. Скрестила руки и подождала, пока он скажет что-нибудь еще. – Больше этот номер не пройдет». Она так привыкла принимать его небрежность, его реплики в сторону, его терпеливое ожидание чужих предложений, словно на педагогический манер, признаками того, что его ничто не может удивить, симптомами абсолютного контроля полицейского офицера, что теперь не только с удивлением, но и с яростью осознала: да он просто без понятия, что делать.

«Когда ты в последний раз доходил до чего-нибудь своей башкой? – думала она. – Когда четко говорил нам, что делать?» Стыдом она вынудила его встретиться с ней глазами, и в их глубинах она видела – словно далекий маяк – страх.

– колливуд? – Она смахнула голосок, как раздражающий волос. Не нужно, чтобы Бэрон знал, что с ней Бодрячок – ее поросячий дух-дружок.

– Итак, – сказал он наконец. Если не знать его долго, то можно было и повестись. Можно было подумать, что он спокоен. – От Варди так и нет вестей?

– Ты уже спрашивал. Я отвечала. Нет.

Варди ушел побеседовать с Коулом, говорил он, проверить его. С тех пор о нем не слышали. Не могли отследить ни его, ни Коула. Бэрон кивнул. Отвел взгляд и снова вернул.

– Это была его чертова идея – подстроить конец света; это он что-то там намутил и сменил даты, – сказал Бэрон.

– Ты уж меня извини, на хер, но думаешь, это он, что ли, целый день сидел с башкой в гребаном астрале и уговаривал созвездия пердеть побыстрее? – спросила она. – Хрена с два это был он – он захомутал меня.

– Ну ладно, что ж. Я думал, идея в том, чтобы всех выкурить, и это определенно сработало.

– Кажется, я никогда на все сто не понимала, в чем чертова идея, босс.

– Возможно, он будет так добр и присоединится к нам, – сказал Бэрон.

– Я пошла, – сказала Коллингсвуд.

– Что-что?

– Херомантам уже не поможешь. Я пошла. Пошла на улицы. – Она показала в каком угодно направлении. До них доносилась сумятица ночи. – Я тут подумала. Я знаю, что у меня получается, и знаю, на что способна. Данные об этом налете? Не мой уровень. Сюда меня заманили рановато. Я должна была об этом услышать. Гребаный утиный манок, – она фыркнула губами. – Я коп, – добавила она. – И я пойду коповать. Ты, – показав три раза, она прикомандировала себе трех офицеров. Все немедленно повиновались. Бэрон раскрыл рот, будто собирался ее отозвать, но замялся.

– Пожалуй, я с тобой, – сказал он.

– Нет уж, – ответила она. Вышла со своей маленькой бригадой.

Прохрустела по разбитому входу на ночную улицу.

– Куда, начальник? – спросил один офицер.

– куда идем, колливуд? – спросил Бодрячок.

Она пыталась собрать друзей; учитывая ее неприхотливость, Коллингсвуд могла бы с ног до головы окутаться дружественными сущностями. Но сейчас их внимание привлекалось с трудом. Пока время стремилось к тому, что будет в его конце, разумы, воли, духи, квазипризраки и животные намерения, которые она гоняла табунами в лучшие времена, стали пугливыми и слишком нервными, чтобы принести пользу. У нее был Бодрячок – с его необыкновенной поросячьей преданностью – и прореженные ряды разреженных полицейских функций, ослабших и способных только испускать слова, казавшиеся ее третьему уху настолько растянутыми, что не отличались от подражаний сиренам, непрестанно шептали то ли «вижу-винчу», то ли «виу-виу». Только она, три человека, непоседливый свин и полицейские стремления.

– Бодрячок, – сказала она. Офицеры посмотрели на нее, но на недавнем наряде в ОПФС они уже научились не задавать вопросы типа «С кем вы разговариваете?» или «Что это за хрень?». – Бодрячок, пробегись-ка, скажи, где драки. Посмотрим, что можно сделать.

– лан, колливуд, пятьмин…

Коллингсвуд подумала о Варди, и в голове возник переплетенный узел из озлобленности и озабоченности. «Уж лучше будь живым, – подумала она. – И если ты живой, то я, сука, во гневе. Где тебя носит? Мне же надо знать, что творится».

Хотя надо ли? Да не особо. Что бы такого прямо изменилось.

До этого она несколько часов просидела за просмотром записей охранных камер. Как рентгенологи, ОПФС знали, куда смотреть, как читать тени, какие фильтры включить и какие штуки станут от этого явными. Что – артефакт на электронном изображении, а что – ведьма, разрушающая мир.