Читаем Козьма Прутков и его друзья полностью

Кугель считал его циничным и жестоким. «Это злостное — я вас одурачу, я вас заставлю стонать от нелепости, и вы будете мучительно доискиваться скрытого смысла в том, что по существу нелепо, и посмеюсь над вашими безнадежными усилиями понять непостижимое и объять необъятное... Есть особое наслаждение — какое-то карамазовское — в том, чтобы острием иронии прорезать радужную оболочку оптимизма. Такова основа прутковщины — ядовитой орхидеи расцветшего и утонченного ума».

Статья была приурочена к пятидесятилетию со дня смерти Козьмы Пруткова. Театр «Кривое зеркало» отметил этот юбилей торжественным собранием.

Уже при входе в театр гостей встречал бюст юбиляра и его афоризм-призыв: «Козыряй!» Среди выступавших ораторов был философ-богоискатель Межерепиус, прочитавший доклад на тему: «Прутков и Антихрист». Во время художественной части известные артисты исполняли элегии Пруткова. Большой успех имел романс «На взморье».

Стоит огородник угрюмо

И пальцем копает в носу...

Понравился публике и квартет «Вы любите ли сыр...» Вечер завершился естественно-разговорным представлением «Опрометчивый турка»...

Юбилею был посвящен целый номер журнала «Новый Сатирикон». Там подвизался очередной лжесын Козьмы Пруткова — Иваникл Кузьмич Прутков. Там помещались лжеафоризмы Пруткова.

«Если у тебя спрошено будет, что полезнее: солнце или месяц? Ответствуй — городовой. Ибо солнце и месяц светят в часы, незыблемо им положенные, а городовой во всякую минуту засветить может».

В цензурных условиях приходилось изощряться, чтобы передать главное. Теперь же главное заслонялось частностями— зачем думать,*когда можно сказать: «Сам дурак!»

29

Мы вступили в XX век, уже нисколько не беспокоясь за судьбу Козьмы Пруткова, уверенно шагнувшего на страницы хрестоматий.

Россия была чревата революцией, но Прутков, как бы отражая в своем наследии всю противоречивость жизненных явлений не только прошедшего, но и будущего, оставался в настоящем необходимым всем и каждому.

Если народники упрекали поэта за отсутствие идейности, то марксисты в спорах со своими противниками не раз цитировали Козьму Пруткова.

«Такая традиция сложилась, очевидно, потому,— пишет П. Н. Берков,— что непритязательный алогизм Пруткова, выполнявший у консервативных кругов русских читателей функцию борьбы с «тенденциозностью» народнической литературы, и поэтому делавший его неприемлемым для народников, повернулся к марксистам девяностых годов другой своей стороной — непоколебимостью своего метафизического позитивизма».

Не вдаваясь в глубины философии, скажем, что Плеханов, например, очень любил доказывать абсурдность утверждений своих противников при помощи прутковских афоризмов, часто цитировал «Юнкера Шмидта», «Перед морем житейским», «Немецкую балладу»...

После революции 1905 года и манифеста 17 октября, перед открытием Третьей думы Козьма Прутков неожиданно поправел и высказался вполне в либерально-монархическом духе.

Что за нелепость, скажете вы! Прутков ведь давно умер. Ответим : всякое бывает, а с Прутковым тем более.

Спирит мне держит речь под гробовую крышу:

«Мудрец и патриот! Пришла чреда твоя;

Наставь и помоги! Прутков! ты слышишь?» — Слышу Я.

Пером я ревностно служил родному краю,

Когда на свете жил!.. И, кажется, давно ль?!

И вот, мертвец, я вновь в ее судьбах играю Роль.

Я власти был слуга; но страхом не смущенный,

Из тех, которые не клонят гибких спин,

И гордо я носил звезду и заслуженный Чин...

Посмертное стихотворение было передано в редакцию «Вестника Европы» медиумом и последним из оставшихся в живых друзей поэта Алексеем Михайловичем Жемчужниковым. Он умер в следующем, 1908 году, и с тех пор Козьма Прутков голоса из загробного мира не подавал.

Октябрьская революция смела и прогнивший монархический, и буржуазно-демократический режимы. На очереди стоял вопрос о строительстве новой пролетарской культуры и об отношении к культуре старой, дворянской, к которой принадлежал Козьма Петрович Прутков.

У Ленина имя Пруткова не только не вызывало сомнений, но он даже включил сочинения поэта в список книг, которые пожелал иметь в своей библиотеке в 1921 году. И впоследствии Бонч-Бруевич вспоминал :

«В. И. Ленин очень любил произведения Пруткова как меткие выражения и суждения и очень часто, между прочим, повторял известные его слова, что «нельзя объять необъятного», применяя их тогда, когда к нему приходили со всевозможными проектами особо огромных построек и пр. Книжку Пруткова он нередко брал в руки, прочитывал ту или другую его страницу, и она нередко лежала у него на столе». (Вл. Бонч-Бруевич. Изучение лаборатории творчества В. И. Ленина. — «РАПП», 1931, № 3, стр. 170.)

Уже в начале двадцатых годов появилось много работ о Пруткове и публикаций его произведений, не напечатанных до революции по цензурным и иным соображениям. Однако некоторые деятели Пролеткульта относились к творчеству поэта более чем настороженно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии