«Поэзия, лишенная всякой возможности отвечать стремлениям мысли о свободе, бросилась в воспевание «тонких» чувств и ощущений, в фразистую риторику, в искусственное подражание «классическим» мотивам. Беллетристика пробавлялась интимными повествованиями об амурах непонятых дам и угнетаемых собственной бесхарактерностью кавалеров. Драматургия ударилась в официальный патриотический тон и в российские «провербы» и водевили на французский лад. Сатира молчала, потому что пикнуть не смела. Общая давящая скука и пустота господствовала в журналистике, как и в жизни. И вот в это-то печальное и тоскливое время вдруг появляется молодая, веселая литературная компания («Прутковский кружок».— И. П.), которая в форме художественно обработанной шутки начинает издеваться над пустотой и скукою господствующего тона поэзии, да попутно стороной и над тогдашней официальностью...
Да, Козьма Прутков может считаться настоящим родоначальником русской пародии: от него пошли все те юмористические поэты, которых в период пущего прогресса развелось такое множество и которые еще до сих пор питаются иногда от крупиц, падающих со стола Козьмы Пруткова».
Уже через месяц после выхода «Полного собрания сочинений Козьмы Пруткова» встал вопрос о втором издании его.
* * *
Девяностые годы прошлого столетия называли «эпохою реставрации Пруткова» (А. В. Амфитеатров). Сочинения его выдерживают пять изданий. Он полноправно фигурирует в «Историях русской литературы» различных авторов. Его цитируют, популяризуют. Его используют в своей полемике представители всех направлений, независимо от политической окраски. Козьма Прутков становится классиком.
Наследию его уже не страшны отдельные наскоки со стороны А. М. Скабичевского и иных либерально-серьезных критиков.
Академик Н. А. Котляревский торжественно объявляет: «Кузьма Прутков — явление единственное в своем роде: у него нет ни предшественников, ни последователей».
В 1898 году в «Энциклопедическом словаре» (изд. Брокгауза и Ефрона) появилась большая статья, посвященная творчеству Козьмы Пруткова. Ее написал известнейший в ту пору философ Владимир Соловьев. С тех пор имя Козьмы Пруткова неизменно входит во все энциклопедии мира.
Соловьев был давним почитателем Пруткова. И хотя поэт и философ жили в разные времена, их духовная связь нашла свое отражение в художественной литературе.
Граф Ф. JI. Соллогуб сочинил мистерию «Соловьев в Фи-ваиде», рассказывающую о путешествии философа в Египет в 1876 году. В одной из сцен мистерии участвуют Сатана и Гёте, сверяющий по рукописи «Фауста» слова своего собеседника. И в ту самую минуту...
«Сатана (смотря в пустыню)
Вот он идет. Не торопись приятель!
Готова сеть,— и ты в моих руках.
Но кто же с ним? По виду, председатель.
Так много важности в осанке и чертах.
(Входит Соловьев под руку с Кузьмой Прутко-в ы м. Они останавливаются.)
Кузьма Прутков (держа Соловьева за пуговицу сюртука)
Прощайте, юноша! Обдумывайте смело Все то, что высказал в коротких я словах.
В вас много d’inacheve, в вас многое назрело,—
Но (тонко улыбаясь) кто же ест фасоль, пока она в грядах?
Соловьев (вдумчиво)
Можно ли смертному в грани понятного Образно вставить принцип необъятного?
Проще: возможно ли, взяв отвлечение,
Его целиком перенесть в представление?..»
И еще:
«Соловьев
Как утешительно теперь, среди неверья,
Читать подобный труд, как эти Пух и перья,
И в книге находить не пошлые софизмы,
А столь глубокие, святые афоризмы...
. . . . . . . . . . . . . . . .
Поистине скажу, что в имени Косьмы
Отзвучье космоса недаром слышим мы».
В свою очередь В. С. Соловьев сочинил мистерию «Белая Лилия», считающуюся образцовым подражанием Козьме Пруткову.
* * *
Поэтический бум в начале двадцатого века нисколько не затмил Пруткова. Его даже считали предвозвестником модернизма. Из прутковских мистерий выводили увлечение мистицизмом, богоискательством и богостроительством.
Мы уже упоминали о постановке «Черепослова» в театре В. Ф. Комиссаржевской в 1909 году. Там же была поставлена и «Фантазия», причем реклама обещала, что «на сцене будут живые собаки»... Тогда же «Черепослов» появился на сцене театра «Фарс».
Некто Homo novus объявил Козьму Пруткова «декадентствующим сатириком». Скрывавшийся под псевдонимом А. Р. Кугель закрепил за Прутковым репутацию пророка.
«Нечто вольтеровское чувствуется в насмешке и улыбке Пруткова... Истинная сущность вольтеровского ума есть не только бичевание пошлости в настоящем, но и предвидение ее в будущем. Уже в зародышах, в едва приметных зеленых всходах зоркий глаз высматривает тлю грядущего мещанства и хамства.
Таким был и тот ум, который известен под именем Козьмы Пруткова»...