Ковчег Лит. Том 2

— А я видишь, куда забрался, Карандасосик, — виновато говорю я. — И тебе меня никак не найти, потому что и нет меня уже вовсе, я в Австралии. Да и тебя нет давно — ты же всплыл весь опухший в половодье, после того, как исчез весной, и отроду было тебе одиннадцать лет. Накаркал дед Орузбек, угадал твою судьбу…

Мой дружок не слушает меня, машет рукой на нору, мол, ну его, этого суслика, есть дела поважнее, хватает меня за рукав и ведет к вулкану, мы все ближе к нему, и сердце уже замирает в ожидании того, что откроется передо мной…

Слышу, как хлопает дверь в комнате, вбегает помятый, ошарашенный Адмирал, зовет меня, ищет, и никак не может увидеть, хотя я на виду — вишу и смотрю на вулкан. — Выиграл! Где же ты, Ленька? Выиграл! Ленька, я машину выиграл! — слышу я крик Адмирала, но иду, не останавливаясь, — меня ведь уже нет в комнате.

Кукуш

Говорят Леночка и Володя тихо, как листья шелестят. Интересно, урони Леночка утюг на ногу — закричит, ногами затопает или сморщится в беззвучном крике и слезинки пустит? Слезинки — знаю.

Всю неделю за стеной у соседей шелест. Леночка и Володя громко говорят только в субботу: как же, нервничают, собираются!

Август, утро. Самая благодатная пора на Камчатке. Солнце врывается в окна, тепло, у меня дверь на балкон открыта, и у соседей тоже. И хорошо слышно, как эти птички чирикают.

— Машину проверил?

— Работает! У нее и сирена, и двери открываются… я ее в пакет положил…

— А платье? Платье, яблоки…

— Маруся велела привезти носки новые и тапочки!

— Я взяла… ты вспомни, что Антошечка просил!

— Он сказал — деда, приезжайте! Деда, мы на аттракционы поедем? А к океану?

— Поедем, мое солнышко! — отвечает Леночка Антошечке, который еще спит, наверное, на другом конце города. — А покушать что просил? Никак не вспомню…

И тишина. Сквозь стену вижу — чай пьют. Сидят, каждый в свою кружку смотрит, улыбки одинаковые, блаженные, будто в церкви молятся. Чай зеленый, печенье геркулесовое. И Леночка, и Володя маленькие, щупленькие, и как только хватает сил столько пакетов во двор вынести и в машину сложить: тяжелые кастрюли, кастрюлечки, судки, судочки, сетки с овощами, пакеты, пакетики…

Я к этому времени на балкон выхожу и сажусь в кресло — на переселение народов смотреть: сначала в багажник пакеты складывают, потом на заднее сиденье. Леночка вспоминает — борщ забыли!

Володя бежит за борщом, потом за яблоками… Леночка стоит, ждет, в руках сумка и пакет, растопыренный красной машиной, — такая немало стоит. Ну, да куда им еще деньги девать, сами ведь как птички клюют.

Уехали. Цирк закончился. Можно еще поспать. Выходной, спи да отдыхай. Потом кофе, и на балкон покурить, и соседскому мальчишке свистнуть, если он во дворе, пусть за разливным пивом сбегает. Самому лень идти, надо силы для работы беречь. В поликлинике не скажешь, что ноги отекают и болят. Завотделением и так косится: «Худеть вам надо, Валентин Павлович, с вашим диабетом и сердцем… худеть надо, пациентам пример подавать…»

Сам худей. У нас порода такая — все большие, рыхлые, никто не худел. И диабетики, что поделаешь, наследственное это…

Пива сначала только кружечку, для настроения. Ближе к вечеру разойдусь. Могу позволить — все выходные впереди.

Цирк уехал, но я и так знаю — соседи уже приехали к Марусе, зашли, внука Антошечку увидели, еще больше засияли, но сначала к доченьке, Марусе: котлеты, супчик на столик перед креслом, где она сидит. Потом добавки, и капустный пирог.

Маруся ест, ворчит — хотела яблочный пирог, и посолили мало.

— Ты же знаешь, врач сказал — меньше соли, копченого… Да и пирог нельзя, я его только потому испекла, что ты просила… Много легкоусвояемых углеводов — это нагрузка на клетки, которые производят инсулин в поджелудочной…

— Плевать мне на врача и его углеводы, яблочный пирог в следующий раз привезите. Мать пусть селедку под шубой сделает! — почти визжит Маруся.

— Обострение будет! Валентин Павлович сказал…

— Селедку под шубой, и суп гороховый привезите!

Соленое, мучное, острое и копченое я строго-настрого запретил. Марусю я давно лечу. Сначала ее ко мне в поликлинику возили. Теперь сам к ней приезжаю, когда обострение.

И всю Марусину квартиру наизусть знаю. Коридор с двумя вешалками: большой — с огромными плащами и кофтами, и маленькой — с почти крохотными курточкой и кепкой. Небольшая кухня. Два главных предмета — холодильник и микроволновка. Того, что привозят Володя и Леночка, Марусе хватает на неделю, Антошке и подавно.

Володя не утерпел, на кухне уже с внуком машину разглядывают. Леночка бы тоже рада к ним, но она пока Марусю кормит, ублажает.

Маруся ест, но слышит шорохи на кухне.

— Зачем ерунду покупать? Сколько барахла ему привезли, шагу не ступить! Разбаловали, не слушается, вчера посуду велела помыть — забыл, — ворчит Маруся, прихлебывая чай.

— Это не новая машинка, я ее взял починить, — оправдывается Володя. Врет неумело, но Маруся занята другим — походом в туалет. Потом мать у зеркала помогает ей примерить платье. Маруся почти довольна: