Ковчег Лит. Том 2

— Нет там никакого гроба, все хорошо, — говорит Красавец и неуверенно смотрит в центр палаты и на меня.

— Нету, — говорю я, — в палате чисто.

— Что вы все врете, там Сережка и Володька лежат, на куски порезанные.

Красавец вздыхает и уходит в реанимацию. Пока его нет, Галя и медсестры продолжают наводить порядок в голове бабы Насти. Красавец возвращается и тихо говорит:

— Мест нет. Тазепам уколем.

— А не навредим? — спрашивают медсестры.

— Позвоните моим. Сыну. Я услышу, что живы, тогда просто гроб унесите, раз там чужие.

— Баб Насть, сейчас который час? — спрашивает Красавец.

— Темно, за полночь давно.

— Сын молодой?

— Да.

— Жена есть?

— Есть.

— Друг друга любят?

— Да.

— Ну и что вы хотите, чтобы я звонил молодому женатому мужчине, который любит свою жену глубокой ночью? Я не буду.

Вот тут, мне кажется, Красавцу следовало сделать мой фокус — согласиться, выйти и, вернувшись, сказать, что все хорошо, что все в ее доме спят, а завтра к ней приедут.

Но Красавец слишком молод для таких фокусов, слишком амбициозен и слишком весел, он говорит сестре дозировку тазепама.

— Гроб унесите! — требует баба Настя.

— Унесли уже! — говорю я. — Пока вы тут звонили своим. Доктор, подтвердите.

— Унесли, унесли, — кивает Красавец.

— Я звонила?

— Звонила, звонила, — говорим мы с ним хором.

Возвращается медсестра с тазепамом.

— Если что, вы нас зовите, — говорит он мне после укола.

— Ну, безусловно, — с интонацией Л. А. (да что такое!), соглашаюсь я.

— Спокойной ночи! — желает мне Красавец.

— Да уж куда там, — превращаюсь я в себя.

Все уходят. Выключаю свет. Баба Настя уже спит. Жалюзи на окне колышутся не только от сквозняка, но и от храпа. Чудесно, я буду спать завтра дома.

Днем баба Настя, несмотря на общее сопротивление, еще раз этак пять рассказывает нам свой триллер с неожиданной развязкой:

— А гроб-то кто вынес…

Два часа ночи. Кажется, не тошнит. Болит голова.

Температура тридцать семь и два.

Пятый пункт

Ночью не спала.

Утро. Я читаю книжку и по привычке меряю температуру. Медсестры проходят мимо. Меня больше не замечают — словно меня и нет здесь. Может, это правда, и меня все-таки нет, ничего вчерашнего. Галя вздыхает и идет чистить зубы.

Мне скучно, жарко и беспокойно, хочется побежать куда-нибудь или повиснуть на пляжной пальме. Пока я раздумываю, что выбрать, утренний Л. А. спрашивает у Гали, как она, меряет давление. Потом подходит ко мне:

— Вы как?

— Нормально.

— Хорошо.

Л. А. вопросительно на меня смотрит, я жму плечами — а что?

Он уходит.

Я решила сначала поплавать в коридоре, а потом повиснуть на пальме, поэтому немедленно убегаю. Еще я надеюсь спрятаться и не снимать швы — наверняка больно. В конце концов швы же могут сами повыпадать, если им не за что будет держаться, как думаешь, правая нога?

— Ну ты и дура, — шепчет мне правая нога, переставая сгибаться в коленке.

— Сама дура, — огрызается левая, забегая вперед, — это больно.

— Это тебе больно, ты ее нога, а я нет.

— Заткнитесь обе, уши от вас вянут, — сержусь я, — что за ноги пошли?

Голос Л. А., появившийся за правым ухом, зовет снимать швы, когда до пальмы остается два шага.

— Доорались? Теперь моя очередь.

— Все вместе пойдем, мы с тобой.

Им, конечно, плевать на меня, на мои страхи… на то, что мне хотелось повисеть на пальме, когда найду свое имя, пожалуюсь кому-нибудь. Танцующая медсестра разматывает эластичный бинт и дает мне его скручивать, сама разрезает обычный и берет какую-то жуткую штучку в руки. Я роняю бинт и закрываю лицо руками. Л. А. нет, буду орать без него хотя бы. Ничего не чувствую, может, у меня голова кружится? Нет, не кружится, я сажусь, пытаюсь подхватить бинт и заодно подсматриваю: медсестра, не переставая пританцовывать, вынимает из ноги коричневые, похожие на засохших червячков нитки. Это нитки? Я бы сказала, козявки. Или это мурашки? Мурашки мне ведь обещали, кто знает, что Зеленое Облако имел в виду. У врачей же — терминология.

— Лежите, — просит медсестра, приподнимая очередную козявку — не вставайте.

Почему же не больно?

— Ну что, вам все швы снимать или парочку оставить на память? — спрашивает появившийся Л. А.

— Оставить, конечно! — с тайной надеждой говорю я, это ведь мои козявки.

— Оставим? — спрашивает он медсестру. — Больная согласна, а то она нас быстро забудет.

— Я вас не забуду, — сообщаю я со знанием дела.

— Вы нас забудете уже завтра, — утверждает Л. А.

— Я про вас напишу, — обиженно говорю я, — и про фламинго тоже. Когда не помню — я все записываю в блокнот.

— У нас там книга есть, можете написать, как вам здесь понравилось, — делая вид, что про фламинго он ничего не знает, рекомендует Л. А.

— Ладно. Напишу, что сильно понравилось. Вашей книги не хватит.

— У вас с ногой все нормально.

Я лежу без блокнота, слушаю быструю инструкцию Л. А. по ее использованию. Это очень важно, потому что дальше буду с его ногой одна.

— Два часа не ходить, и потом, напомните, чтобы я дал рецепт на трикотаж.

— А на пальме можно повисеть?

— Не сегодня.