— Пожалуйста.
Я кладу брюки под голову и интересуюсь, когда меня выпишут.
— Когда надо, тогда и выпишем, — весело, по-царски отвечает Л. А., получив выговор от танцующей медсестры за то, что без спроса взял какую-то склянку.
— Что вы делаете, Л. А.? — возмущается Танцующая.
— Ай-ай! Ну конечно! Куда я полез без хозяйки?
— Вот так всегда, а потом переставляй обратно ваш беспорядок.
— Да! Что я наделал? — размачивая в склянке что-то белое, сокрушается он. Хотя видно, что ему не жалко того, что он напереставлял. Художник развлекается, хоть здесь и не увеселительное заведение.
— А мне книги заказывать? — хитрю я с другой стороны.
— А зачем? У вас же там целая библиотека.
— Я все уже прочитала.
— Да? Тогда заказывайте, пусть привозят, времени у вас еще много, а с ногой все отлично.
Художнику, судя по интонации, нравится его нога — хороший знак, можно попробовать еще раз, пока он любуется своим произведением.
— А когда планируется выписка?
— После снятия швов… или вы их сами снимете?
— Не-е-е-ет!!! — прекрасно кричу я (надеюсь, очередь слышала).
Я могу снять швы, но не хочу, я ненавижу нитки. Не люблю и не учусь вязать, потому что нитка тянется из клубка прямо к пальцам и ковыряется в них, неприятно щекоча и перекручиваясь, так что если добрый Л. А. разберется с нитками сам, я претендовать не стану.
— Ну, тогда мы их вам снимем, — улыбаясь в повязке, говорит Л. А.
Что вы, что вы, Ваше Высочество, художнику виднее. А я даже смотреть не буду. Пусть ваш отряд снимает все швы на свете. Я буду молчать… а это больно?
У нас с далианской подругой важное дело. Нужно помыть мне голову. Мы раздумываем, как это сделать. Я волнуюсь, не придет ли в этот момент Л. А. — совершенно не царское дело. А потом — вдруг заругает?
Далианская подруга раскручивает фен, отвергая общую ванную комнату, которая нам не подошла некоторой своей несуразностью.
— Скажите, — спрашиваем мы на посту, — можно ли где-то помыться?
— Можно, вот ключ. На двери написано «Душевая для больных».
Мы ходим с ключом по коридору. Два филолога ищут нужные слова на всех дверях — ничего похожего.
— Чудо, — говорит далианская подруга, — некуда пристроить золотой ключик.
— Хочешь сказать, нам теперь нужно искать каморку папы Карло?
— Мужик в ванной нам ни к чему. И котел тоже.
— Ну… очаг, — почему-то с интонацией Л. А. говорю я.
— Нарисованный очаг мы тут не найдем.
— И дырку не проткнем. Вернем ключ?
— Вернем.
— Спасибо, — говорим мы, вешая ключ обратно.
— Уже? — спрашивает медсестра, облизывая губы.
Мы киваем.
— Ты видела, как она спросила «уже»? Какое у нее было лицо? Ну ее, эту душевую для больных. Пошли в палату, — шепчет далианская подруга, — отмоем тебя в раковине.
Мы прячемся, подтаскиваем к раковине пару стульев, устраиваем меня и открываем воду, предварительно выглянув в коридор. Пустота. Рукава водянистого коридора сияют голубоватым цветом, я наклоняю голову вниз, как в парикмахерской.
Шампуня неожиданно не хватило, я сижу с опрокинутой полунамыленной головой и закрытыми глазами, чтобы не щипало.
— Что делать? — спрашивает далианская подруга, — нехудожественно получится.
— Фиг, — говорю я, — смывай.
— Ой!
— Что ой?
— О! Что у вас тут? — спрашивает недалианский голос.
— Голову моем, а шампуня не хватило.
— Ну вы даете, что ж так непрофессионально? — исчезая, говорит голос.
— Кто это?
— Не знаю, кто-то в красных кедах. Смываем?
— Да.
— Жалко, плохо получится. Ну ладно…
— Так, — строго говорит тот же краснокедный голос, — с утра помада, днем шампунь… женщины… вот, возьмите, и давайте быстрей, это не положено, есть душевая для больных.
— Нету! — хором отвечаем мы.
— Как нету?
— Так. Мы ходили. Нету, но, возможно, там есть очаг.
— Шутим?
— Нет!
— Кто лечащий врач?
— Не скажу, — по-пионерски чеканю я.
— Своих не выдаем, ясно. Помаду нашла?
— Нет.
— Ну ладно, шампунь можете на посту оставить. Под кровать не лазить, я ухожу.
— Спасибо! — говорит далианская подруга. — Круто.
Она намыливает вторую половину головы, я открываю глаза и пялюсь в потолок, пытаясь понять, кто это был.