Ковчег Лит. Том 2

Три пятнадцать. Я вздыхаю. Может, ночью будет тихо? — Правда? Это вы под мой монотонный голос уснули?

— ???

— Молодежь нынче такая счастливая…

И — бла-бла-бла.

Я ухожу выгуливаться в коридоре.

К бабе Насте приходит сын. Сын сыну рознь. Он приходит утром, днем и вечером. Не знаю, как он это делает, но он меняет ей подгузник, протирает, кормит и успокаивает. Наверное, это из «так должно быть».

А бабе Зине не повезло.

Ближе к одиннадцати соседки, наговорившись между собой, засыпают. Я долго читаю в коридоре, сидя на забавном диванчике. Разговариваю с Высоким парнем, которого сегодня прооперировали. Он хочет домой. Ему почему-то можно ходить, он ходит рядом со мной и рассказывает, как решил сразу вынуть из себя мочевой катетер.

— Ты что? С ума сошел? Ты знаешь, как там у тебя все устроено?

— А ты замужем?

— Уже нет. Это же больно! Сходил бы к медсестрам.

— Я сходил потом, потому что потянул и стало больно. А почему?

— Катетер вводится…

— Не, я про развод.

— А! Я всегда против. Смотри: я против самолечения от катетеров.

Мимо пробегает озадаченный неизвестными нам вопросами Л. А. — опять дежурит. Я недоумеваю: человек дежурил с пятницы на субботу. Потом с понедельника на вторник. Так разве честно? Так можно?

— Спать! — несясь в обратную сторону, изрекает Царь и бежит в реанимацию.

Температура тридцать семь ровно.

Все проходит

Спала урывками. Из несимпатичных снов меня вытягивал жар, звуки чужих людей, запах островной пыли и голос исчезнувшей синицы:

— Помоги мне!

— Я не могу, меня нет. Я здесь ничего не могу!

Синица билась в окно — я просыпалась. Остров сошел с ума от ее крика. Он прижимался ко мне, становилось жарко, душно и беспокойно. Я сбросила его, включила свет, наплевав на соседок, и открыла книгу.

Я больше не смотрю в окно, я считаю, сколько дней мне кололи антибиотик. Мне не хочется есть и холодно. Высчитав, что вчера был пятый день, я расслабилась, поплавала в коридоре и вернулась в книжку. Книжка ужасно смешная, поэтому я читаю в два раза медленнее: еще слишком рано, чтобы смеяться на всю палату. Входят медсестры с уколами, меня колют. А зачем? Интересно, что это за жидкость? Почему колют больше пяти дней? Меня тошнит, и отекает небо. Я подхожу на пост. Наверное, нужно сказать.

— Вас тошнит после укола? А вы врачу не говорили?

— Нет, а надо?

— Надо.

Мне не хочется, мне как-то неловко жаловаться. Я сажусь на диван и решаю подождать — может, пройдет само. Синий рукав медленно оживает. Выходит Л. А. из ординаторской и двигается мимо меня к саду.

— Вы сказали? — пробегая, спрашивает медсестра.

— Нет.

— Скажите.

Я думаю, слушаю себя — неприятно, особенно продолжающее отекать горло. Я вспоминаю свою синицу и мысленно перебираю свои таблетки в косметичке — есть ли там супрастин?

— Меня тошнит сильно и… го… — вдруг говорю я возвращающемуся в ординаторскую Л. А. и внутренне пинаю себя.

— Голова не кружится, не болит?

— Нет.

— Вы в туалет ходили? Не жидко? Может, отравились чем?

— Нет.

Тьфу ты! То есть, я не ходила, потому и не жидко, и вообще, я стесняюсь. Что за вопросы? Ничего я не отравилась. Я и не ела еще. Не совсем ясно, чем тут вообще можно отравиться… здесь же больница, а не увеселительное заведение. Царь забыл? Надо посмотреть супрастин.

— Тогда, я думаю, само пройдет.

Ну и ладно. Я сказала. У меня все само проходит. Лежу, жду. Я решила не лезть за таблеткой. Почему бы мне не послушаться и не пройти самой. Надо нагулять аппетит. Коридор словно изменил себе — полно народа. Медсестры кричат в телефон, что женские места еще есть. Я сглатываю отекшим горлом и наблюдаю за суетой. Я же на острове. Отсюда не выпадешь. Если выпадешь, поздно или рано это обнаружат и что-нибудь сделают. Интересно, синицу просто смели метлой? Выталкивая нёбо, чтобы оно не мешало, я здороваюсь с Высоким парнем:

— Ты белая. Тебе плохо?

— Так. Само пройдет. Главное не стать синей…

— Смотри, пипец, как все бегают.

— Да. Хочешь йогурт? У меня есть лишний.

— Давай.

Мы едим напротив туалета, потому что так никому не мешаем бегать. Я начинаю смеяться и давлюсь, нёбо мешает.

— Э, ты чего?

— Да так. Хорошо стоим.

— А, да, зато, если вырвет, далеко бежать не надо.

— Да, повезло нам.

— Перевязки сегодня не будет, — пробегая мимо, говорит Л. А.

Собственно, я даже рада. Так я могу поплавать и понаблюдать за влюбленной женщиной, которая выходит из палаты в неизменном халате и с кружкой. Моя помада пропала, а подарок отдавать нельзя. Она стоит, смотря на другой конец коридора. Я смотрю туда же: возле поста несколько коллег в халатах сдают стеклянные колбочки из-под таблеток и берут новые, возле перевязочной очередь, Красавец грациозно идет к посту, поправляя халат на плече, Л. А. идет в реанимацию, оттуда выходит Зеленое Облако, кивает ему и кричит Красавцу:

— Нестеренко готов?

Красавец откладывает историю болезни и смотрит на него:

— Ну?

— Что ну, его клизмили? — кричит Облако через весь коридор.

— Нет, я не назначал.

— С ума сошел. И когда это все будет?

— Сейчас, можно, я подумаю.

— Подумаю… просто делай свою работу.