Косыгин

Представляя коллективный портрет управленцев, призванных в конце 30-х, историк и социолог Вадим Роговин писал в книге «Партия расстрелянных»: «На смену нескольким поколениям большевиков, почти целиком уничтоженным в пожаре великой чистки, пришло поколение людей, только недавно перешагнувших порог своего тридцатилетия. От них Сталин мог ожидать безоговорочного конформизма и беспрекословного, бездумного послушания при любых поворотах своего политического курса». Наверное, эти слова верны для партийного аппарата, который колебался вместе с курсом, как шутили когда-то в узком кругу, отвечая на вопрос, были ли колебания в проведении генеральной линии партии. А хозяйственникам, командирам отраслей надо было заниматься делом. Создавать станки и самолеты, осваивать выпуск новых видов вооружения, одевать страну… Можно представить, как им приходилось работать. Какая ответственность падала на плечи вчерашних студентов, когда они принимали цехи, фабрики и заводы, где за год-два большая чистка сменяла по несколько групп руководителей.

Малышева сразу после института назначили главным инженером Коломенского машиностроительного завода, одного из крупнейших предприятий Союза — все другие инженеры были арестованы. Два года работы на заводе и в 1939-м, как и Косыгина, Сталин утверждает его наркомом — тяжелого машиностроения. Кстати, оба они на XVIII съезде ВКП(б) (март 1939 года) стали членами ЦК. Половина делегатов этого съезда была моложе 35 лет. Сталин мог гордиться: на руководящие партийные и государственные посты между XVII и XVIII съездами выдвинуто «более 500 тысяч молодых большевиков, партийных и примыкающих к партии». Добавлю: на места тех, кого увезли в Печорлаг, на Колыму или в Караганду, кого поставили к стенке… Рассказывают, когда арестовали Ежова, наркома внутренних дел, в его письменном столе нашли стреляные гильзы, завернутые в бумажки с надписями: «Зиновьев», «Каменев», «Смирнов»…

«1937 год отошел в историю, — писала первого января 38-го газета «Ленинградская правда». — С любовью и гордостью будет вспоминать о нем советский гражданин». Не знаю, случайная это оговорка с гражданином в единственном числе (оставалось добавить: Ежов) или в этой фразе намеренно не нашлось места для «граждан», которые оплакивали своих погибших. Будет ли другим 38-й?

19 января Верховный Совет СССР утвердил новое правительство. В списке, который газеты опубликовали на следующий день, 29 имен. Многие из них скоро окажутся в других, расстрельных списках: Чубарь, Косиор, Ежов, Каганович (не Лазарь, а его брат, Михаил Моисеевич, нарком оборонной промышленности), Эйхе…

Свои высшие курсы Косыгин, Устинов, Ломако, Ванников проходили в сталинском Совнаркоме, в сумасшедшей, до полного изнеможения работе, готовые к любому исходу. У кого-то хватило сил только пережить войну, как, например, у наркома угольной промышленности Вахрушева.

Николаю Константиновичу Байбакову врезался в память такой эпизод. Однажды — это было во время войны — два топливных наркома, он сам (нефть) и Вахрушев (уголь) докладывали председателю Госплана о проблемах отраслей. Слово за слово и, вспылив, Вахрушев и Вознесенский вдруг схватились за грудки. «Требуешь угля, а денег не даешь!» — кричал один. Нечто в таком же духе отвечал другой.

Вахрушев с его горячим сердцем прожил после войны только два года — умер в сорок пять. Пожалуй, первым из плеяды тех, кого называли «сталинскими наркомами», ушел из жизни он. Только на сорок семь лет хватило наркома тяжелого машиностроения СССР, министра станкостроения, зампреда Совета Министров СССР Александра Илларионовича Ефремова. Арест по навету едва не оборвал жизнь Бориса Львовича Ванникова, наркома вооружений, первого в стране трижды Героя Социалистического Труда. Он был одним «из лучших друзей Алексея Николаевича и всей нашей семьи», замечал Гвишиани.

История Ванникова в свое время была широко известна. Его, наркома вооружений, арестовали незадолго до войны. Когда грянула война, он отправил Сталину письмо, в котором высказал свои предложения о передислокации предприятий оборонной промышленности. Письмо дошло до адресата.

Как рассказывал сам Ванников, его неожиданно переодели, привели в более или менее приличный вид и вывезли из тюрьмы, ничего не объяснив. Он был готов ко всему — к новым допросам, даже к расстрелу, хотя никогда не признавал за собой никакой вины. Однако его доставили в Кремль, в приемную Сталина. Никто из больших начальников, дожидавшихся там приема, «не узнал» наркома и не поздоровался с ним. Сталин проговорил с ним около сорока минут с глазу на глаз, предложив считать все прошедшее «досадным недоразумением и немедленно приступить к работе».

Ванников вышел из кабинета Сталина наркомом, и тут-то его все узнали. Сам Борис Львович Ванников был убежден, что в его злоключениях виноват не Сталин, а его гнусное окружение. Вождь же, напротив, во всем разобрался и восстановил справедливость. Весьма типичная точка зрения.