По ту сторону оказалось столь же безлюдно, но на порядок более прибрано, световые полосы на стенах ухожены, а пол засыпан мягким песком. Словно зашли с улицы в прихожую крупной сельской усадьбы. Однако при всем том здесь было на порядок тише и безопаснее, каким-то образом чувствовалось, что места не столь проходные, как во внешних тоннелях. Более всего местность напоминала платный тракт между Анариссом и Токкуром, обустроенный богатыми купцами для срочных перевозок.
— Это Коронные Тропы, — торжественно объявил подгорный житель, почуяв мое замешательство. — По ним не всякому можно ходить… А из людей так и вовсе!
— Так я тут не первый? — поддел я напыщенного маломерка.
— Не… Даже не в первой дюжине, — инсургент воспринял подначку совершенно всерьез. — Во второй уже.
— Так что ж теперь, не гордиться? — продолжил я игру в надежде, что до него-таки дойдет.
— Отчего же? — пробить гнома оказалось невозможно. — Гордись!
Что я еще мог, кроме как в очередной раз молча кивнуть? Он же это на полном серьезе. Хорошо хоть, в отличие от тех же купцов, не догадался брать плату за проход, за погляд или, пуще того, за почет…
К сожалению, бесплатно идти по ровной удобной дорожке довелось всего полчаса — до круглого зала-перекрестка с прозрачными светящимися колоннами между каждым из четырех проходов. Тут гном и вознамерился оставить меня, удалившись на переговоры с охранником.
Прямо скажем, это была не лучшая идея — на пересечении двух путей ровно вдвое больше вероятность попасть на глаза кому не надо. Да и занять время изучением устройства местных осветительных шедевров тоже было не с руки. И так все видно — цельные стеклянные трубы диаметром с фут, внутри которых по полдюжины стальных прутов в веревочной оплетке, поросшей тем же светящимся мхом почти чисто желтого колера. Поэтому, выждав минут пять, я осторожно двинулся по коридору, скрывшему малолетнего инсургента.
Я шел, стараясь производить как можно меньше шума, пока не расслышал отголоски разговора, отдающиеся от стен. Из-за многократного отражения звука разобрать слова было нельзя, но тона объяснения явно были повышенные. На каждое тоненько-заискивающее «тю-тю-тю-тю-тю» моего спутника в ответ доносилось мрачное, краткое «бу-бу-бу» его невидимого отсюда собеседника.
Реплики сменяли друг друга все чаще — очевидно, в ход пошли самые крайние средства убеждения. Наконец разговор оборвался на решительно отрицающем «бубу!» долгой, долгой паузой…
Которую пресек глухой удар и пол укрик-полухрип. Нехороший такой, многозначительный, весьма смахивающий на последний.
Проклиная решение отпустить единственного посланного Судьбой проводника и сотоварища, я кинулся вперед, вытаскивая тесак и готовясь к самому худшему. Скоро за поворотом замерцал свет, так что ошибиться и свернуть не туда стало невозможно. С оружием наготове я вылетел на освещенное место…
Инсургент был жив-живехонек и невредим, по крайней мере, на первый взгляд. Чего никак нельзя было сказать о втором гноме, который неподвижно лежал лицом вниз с торчащим из затылка острым стальным жалом. Оказывается, у моего попутчика имелось-таки оружие помимо мелкого хозяйственного ножичка — до поры до времени спрятанный в бесчисленных одежках то ли топорик, то ли кайло, который малолетний заговорщик отнюдь не стремился обнаружить в моем присутствии.
Предосторожность законная, но заставляет слегка иначе смотреть на того, кто делит со мной путь и ночлег. Неизвестно, какие еще сюрпризы найдутся у него в запасе на крайний случай. Может, и страх перед магией, старательно демонстрируемый гномом, окажется не столь велик…
— Он отказался уйти и пригрозил обернуться, — пояснил инсургент извиняющимся тоном, чуть ли не со слезами в голосе. — Иначе было нельзя…
Сразу видно — мал еще, не привык убивать. Чужая смерть не требует оправдания. Особенно когда уже все сделано, и ничего не поправишь. Причем сделано так ловко, что даже рудничная лампа с капризным огоньком в медной сетке не опрокинулась — вон как ровно стоит.
— Ты клевец свой прибери, да карманы ему обшарь, — ободрил я незадачливого, но подающего надежды убийцу.
Тот послушно выдернул острие из затылка трупа, обтер его о войлок нижнего пончо… и, чем-то щелкнув, снял железку с рукоятки. Сунул в поясную обойму рядом с полудюжиной других на любой случай, а рукоятку привесил рядом. Необычная конструкция, и сразу стало ясно, отчего раньше я не смог ее приметить — сейчас, когда части порознь, не враз догадаешься об их назначении.
Обирать мертвеца гном не торопился. Побаивался, что ли — хотя теперь-то уж чего бояться? Разве что…
— Ты чего там о псалмах говорил? Самое время для них, — в мои планы не входило пугать его еще больше, но тут лучше перестраховаться, чем дотянуть до реальных страхов. — Первый мертвец часто встает неупокоенным.
— Это не первый… — инсургент уставился на меня поверх пыльных очковых линз отчаянно виноватыми глазами. — И не последний! Меня никто не должен видеть, только слышать можно… Второй гейс такой!