Кошкин стол

Взрослые всегда готовы к постепенному или внезапному развитию любого сюжета. Как и барону, мистеру Мазаппе предстояло сойти с корабля в Порт-Саиде и исчезнуть из наших жизней, – похоже, за несколько дней до Адена все его мысли заняло нечто нам непонятное. А мистеру Дэниелсу предстояло осознать, что Эмили не интересуют ни он сам, ни его растительный мир. А смерть мистера де Сильвы от укуса второй собаки выглядела скорее трагично, чем волнующе. И даже бессчастному капитану предстояло продолжать свое странствие и познавать все новые примеры хаоса среди человеческого груза. Похоже, все они сами создали свои узилища – или свои судьбы. А я же тогда, в той каюте, впервые взглянул на себя со стороны, тем же безразличным взглядом, каким смотрела на меня все утро из своего далека юная королева.

Выйдя от Эмили (и близости этой не суждено было повториться), я понял, что всегда буду связан с нею руслом некой подводной реки или жилой угля или серебра – ну, скорее все-таки серебра, поскольку для меня она всегда очень много значила. Наверное, тогда, в Красном море, я в нее влюбился. Хотя, когда я отстранился, притяжение, имени которого я не знал, сразу сошло на нет.

Много ли времени я провел с Эмили в этой кровати, вздымавшейся, как мне казалось, до самых небес? При грядущих наших встречах это никогда не поминалось. Она, может, даже и не помнила, сколько утолила моих печалей, сколько их забрала к себе – и надолго ли. Я до того не ведал силы чужого пожатия, не ведал, как пахнет рука сразу по пробуждении. Я до того никогда не плакал рядом с человеком, вызывавшим у меня почти непереносимые чувства. Она смотрела на меня сверху вниз, но во взгляде этом было понимание – как и в ее незначащих, но ласковых жестах.

Пишу об этом и не хочу, чтобы это закончилось, пока я наконец не достигну понимания и не обрету, столько лет спустя, покой. Например, насколько далеко зашла наша близость? Я не знаю. Полагаю, Эмили не придала ей особого значения. Ею двигала искренняя, но не слишком глубокая приязнь – но эти слова не умаляют ее поступка. «А теперь ступай», – сказала она, встала с постели, ушла в ванную и закрыла за собой дверь.

Разбитое сердце
бессмертное чудо.
Как же тесно
мне здесь.

* * *

– Мои сны, – говорит Эмили, склоняясь над разделяющим нас столом. – Тебе про них знать ни к чему, в них… меня со всех сторон окружает темнота, и в ней всюду опасность. Тучи перемалывают друг друга с грохотом. У тебя такое бывает?

Мы в Лондоне, прошло несколько лет.

– Нет, – отвечаю. – Я вообще редко вижу сны. Так мне кажется. Наверное, я вижу сны наяву, когда пишу.

– А я погружаюсь в них каждую ночь и просыпаюсь в страхе.

Была в этом страхе, сходном с чувством вины, одна странность – весь день Эмили оставалась очень ласкова и сердечна с другими. Мне казалось, в ней нет ни грана тьмы, вместо тьмы – желание утешать. Кто и что вызывало в ней такое? Время от времени в ней возникала отчужденность, она словно бы отгораживалась от окружавшего мира. И в такие моменты лицо ее становилось недосягаемым. Словом, иногда она «отъединялась». А потом возвращалась – и это было истинным подарком.

Еще в ранние дни нашей дружбы она созналась, что опасность доставляет ей удовольствие. Тут она была права. Был в этом некий излом, нечто не вязавшееся с ее сердечностью и непосредственностью. В ней постоянно отыскивалось что открывать – порой малости вроде того подмигивания в гавани Адена, когда она хотела, чтобы я разгадал загадку. При этом, как я понял гораздо позже, через долгие годы после «Оронсея», значительную часть своего мира она прятала от посторонних глаз, и ее мягкость, видимо, произрастала именно из этой тайной жизни.

Собачий загон

Проснувшись на следующее утро, я обнаружил, что мистер Хейсти еще лежит в постели и читает роман.

– Доброе утро, молодой человек, – проговорил он, услышав, как я спрыгнул со своей верхней койки. – Отправляетесь к друзьям?

Накануне карточная игра не состоялась, меня разбирало любопытство почему. Впрочем, после смерти мистера де Сильвы многие изменили привычки и распорядок жизни. И вот мистер Хейсти сообщил мне, что отстранен от работы. Собаками он больше не заведует. Капитан все искал виноватого и вбил себе в голову, что одна из подопечных мистера Хейсти выбралась из клетки, просочилась в каюту первого класса и закусала мистера де Сильву до смерти. После кончины миллионера постепенно начала происходить странная вещь. Благородный титул де Сильвы словно бы отпал от него, его больше не поминали. Теперь в разговорах он звался не иначе как «покойником». Рыцарское звание оказалось столь же смертным, как и тело.

Я стоял напротив мистера Хейсти и с участием выслушивал рассказ о навете, но сам молчал. Беспородного аденского песика так и не отыскали. А для мистера Хейсти отставка означала, что теперь ему придется заниматься покраской-лакировкой под полуденным солнцем, а его помощник и карточный партнер мистер Инвернио станет заправлять собаками.