Корректировка

– Ясен пень, а ты как думал? – кивнул Боря, – я чего только не пробовал… в таких оргиях участвовал, страшно вспомнить. Тут ведь главное, освободить себя от предрассудков и поэкспериментировать. Чтобы самому в себе разобраться.

– Значит, ты в себе разобрался, и с мужиками тебе больше понравилось, чем с тетками?

Он важно кивнул.

– Я для себя определился. Мне женщина уже ничего дать не может. В плане секса, женская любовь лишь жалкое подобие мужской. А в интеллектуальном, духовном, – он красиво махнул рукой, – ну, ты сам понимаешь.

Но я не понимал. Вернее, я понимал, что Борина гомосечность, скорее всего результат профдеформации. Ведь, как известно, в балете повышенная концентрации красивых женских особей. Такая девушка на улице одна на сотню, а там они табунами скачут. И Боря к ним просто привык. Он, с малолетства их днями напролет кидает, ловит, крутит-вертит, хватает за всякое – для него не осталось тайн в женском теле. Оно для него, навроде спортивного снаряда. К тому же все эти красотки, из-за постоянного пребывания в обстановке дичайшей конкуренции получают серьезные вывихи характера в виде повышенной истеричности и стервозности, что тоже не добавляет к ним симпатии.

– Они же, совершенно не похожи на нас, – продолжал миссионерствовать (теперь я в этом уже не сомневался) Боря. – Во всем, в интересах, морали, шкале ценностей, понимании мира, ментальности. Фазы не совпадают.

«Вот оно чо, Михалыч!» – подумал я и усмехнулся, глядя на пустое шоссе, процитировал:

– Что есть женщина? Женщина есть зло!

– Ну а что в них хорошего? Они мужчину рассматривают исключительно в роли источника средств к существованию для себя и своих детенышей. К тому же женщина по природе своей требовательна. Она требует удовлетворения своих желаний и потребностей, часто капризно требует. А это постоянное психологическое давление, стресс. Представляешь, вечно подстраиваться под чужие интересы. Ты вот хочешь всю жизнь подстраиваться под интересы какой-то тетки?

– Нет, не хочу, – честно ответил я.

– Вот видишь, – обрадовался моему пониманию Боря, – а они считают, что наличие половой щели, достаточное основание, чтоб чего-то такого требовать. А если к этому прилагается смазливая мордочка и правильный набор впадин-выпуклостей, требования вообще вырастают до небес. При том, что девяносто процентов из них фригидны или полуфригидны, а оставшиеся десять, тупые нимфоманки, от которых хочется на стену лезть.

«Красиво излагает, собака, – подумал я, – просто диву даешься, желанию некоторых граждан, подвести под свои порочные наклонности научную базу, мол, не я извращенец, а жизнь такая».

– Ну, допустим, – не стал я оспаривать его женоненавистническую идеологию, – а мужики, стало быть, лучше?

– Даже сравнивать нельзя. Хороший любовник может легко дать все, что дает женщина, плюс много еще чего дополнительно, например душевное общение и равноправие. Он обсудит с тобой последние книги и фильмы, и не будет требовать, чтоб в обмен на секс, ты его водил по ресторанам, покупал шмотки-цацки. Бабы – тупые курицы. Нет, тут даже говорить нечего, никакого сравнения, – заключил Боря и, помолчав, добавил: – А главное, почему не попробовать? Если решишь, что с женщинами тебе лучше, так и будешь продолжать с ними. Выбор-то остается за тобой.

А вот это уже смахивало на прямое предложение, типа, один раз – не пидарас.

– Это как с едой, – продолжал агитацию Боря, – допустим, предлагают тебе изысканное блюдо, непривычное, скажем, азиатское – роллы, сакэ. А ты, мол, нет, я даже пробовать не буду, меня мама с папой только к окрошке с квасом приучили да к водке с селедкой. Смешно же? Любое самоограничение приводит к зашоренности. Не только в любви, вообще, по жизни.

Аналогия с едой, конечно, хромала. Незнакомой едой, как известно, можно и травануться. Нет, уж мы, по старинке, картошечку с селедочкой. С Альбинками - сардинками. Пусть они капризны и вздорны, но тянет-то меня и влечет к ним, противным, а не к симпатичным брутально-мускулистым мальчикам.

Я молчал, глядя на дорогу. Честно говоря, надоели его гомосячьи подгоны, но не посылать же. Может еще и пригодится, не в плане, конечно, половых контактов.

Он, поняв видимо, что переусердствовал с агитацией, тоже умолк. Ровно шумел мотор, шуршали колеса, заливался из колонок Хулио.

* * *

Замечательное это время – начало лета. Солнце не торопится покидать город, к вечеру оно становится ласковее, и улицы, залитые его зыбким светом, таят в себе ожидание замечательных встреч, из глубины переулка, из надвигающихся сумерек и переплетения теней. Нежным становится город. Нежным и таинственным.

Медленно опускались голубоватые прозрачные сумерки. Вышли на вечернюю прогулку собаки с хозяевами на поводках. Город, как огромный речной трамвай, осторожно вплывал в ночь.

С моста развернулись через сплошную осевую, въехали в черный Девятый проезд и встали.

– Опаньки! – сказал Боря. – Дальше, пардон, некуда.