Корона из перьев

Вероника понимала, что они с Тристаном не просто помогают друг другу тренироваться, но от грызни к совместному веселью и неловким моментам они перешли очень уж быстро. Она не поспевала. Да и что такое дружба? У нее всегда была только Вал, но когда в ее жизни появилась Ксепира – а теперь и Тристан, – она поняла, что одной сестры ей совсем не хватало. Дружба и семья – не одно и то же. Есть разница между людьми, которыми ты сам себя окружаешь, и теми, с кем приходится жить, нравятся они тебе или нет.

Как и Ксепира когда-то, Тристан сам выбрал Веронику.

– Ну конечно, – сказал он, толкая ее плечом. – Даже больше, чем друг… ну, то есть, – он нервно хохотнул, осознав, что его могут не так понять, – ты мне близкий друг. Ближе подмастерьев.

Вероника улыбнулась ему. На душе у нее было легче легкого. Они вдвоем шли через поселок, а в небе над ними парил Рекс. Вероника задрала голову и посмотрела, как по телу феникса мягко пробегают золотистые волны огня.

– Не понимаю, как ты разлучаешься с ним, хотя бы и на ночь, – вслух подумала она. Фениксы пусть и обитали тут же, в Гнезде, но ученики жили в казармах вроде бараков для слуг. Собственные узы Вероники и Ксепиры были наполнены яростной первозданной силой, и сама мысль, что между ними встанут горы камня и дома́, причиняла бы страдания… Хотя и они показались бы мелочью по сравнению с тем, что случилось.

Тристан поднял на нее взгляд:

– Поначалу приходилось тяжело, да, пока узы еще были хрупки. Но сейчас мы крепко связаны с Рексом и расстояние не помеха.

Рекс согласно заклекотал, продолжая непринужденно парить в вышине.

Ксепиры с ней больше не было, но Вероника ощущала остатки разорванных уз, словно боль от сломанной кости. И чем дольше она старалась не обращать на них внимание, тем больнее становилось.

– Хотя было бы здорово перебраться в Гнездо, к мастерам – они там и спят. Гнездо вырезали в скале столетия назад. Все это, – Тристан широким жестом руки обвел поселок и окружающую его стену, – возвели недавно. Поселок вырос на Паломничьем тракте, но тут в основном стояли лавки с идолами фениксов, оберегами из перьев и прочим хламом для досужих странников. Как началась Война крови, его покинули, так что, когда мы сюда перебрались два года назад, пришлось все заново отстраивать. Мы возвели стену, конюшни и все, что в пределах твердыни, – новое. Пещеры внутри Гнезда уходят под самую крепость и тянутся вглубь горы. Какие-то проходы обвалились, но мы их расчистили.

– Должно быть, они прекрасны, – сказала Вероника, всем сердцем желая в один день стать частью этого мира, истории о защитниках ее народа.

Тристан присмотрелся к ней, и Вероника испугалась: уж не выдала ли она себя чем-то. Впрочем, волноваться не стоило.

– Все так, – тихо подтвердил Тристан и добавил: – Я покажу.

Глава 25 Тристан

Мы были как день и ночь, как луна и солнце – тьма и свет. Друг без друга мы были ничто.

Когда они приблизились к резной арке, ведущей в Гнездо, Рекс заложил широкую дугу и красочно спикировал в темноту за проходом.

В горящих, округлившихся глазах Ника читалось неприкрытое восхищение.

«Показушник», – мысленно сказал Тристан Рексу, ощутив через узы самодовольство питомца.

Глядя на Ника, Тристан вспоминал себя в самом начале: как впервые увидел отцовского феникса, каким ничтожным ощутил себя перед великим Максимианом, как благоговел – и, конечно же, ужасался – при виде пламени, что шипело и потрескивало в его сверкающих перьях. При мысли, что отец парил в небе на этаком поразительном создании, сердце переполнялось восхищением. С того самого дня Тристан не желал ничего, кроме как стать наездником.

Сколько он ни просил отца, тот упорно не желал рассказывать о себе, вспоминать что-либо. Для него быть наездником значило исполнять еще один долг: управлять Гнездом и вернуть то, что причиталось семье, и утраченное после войны.

Стыдился Тристан изгнания, но никак не того, что они утратили положение и состояние. Стыдился он отца. Кассиан предал дело и согласился выдать сторонников, соратников, лишь бы сохранить обожаемый пост губернатора. Он хотел перейти на сторону тех самых людей, что стремились сжить наездников со свету.

Тех, кто убил мать Тристана.

Тристан ее почти не помнил, и если бы не рассказы отца да обрывочные образы в памяти: косицы, жемчужный смех – он совсем позабыл бы ее. Когда он был моложе, ему говорили, что в нем живет ее дух. Теперь же он боялся, что все больше походит на отца: становится таким же холодным и расчетливым, сосредотачиваясь больше на гордости, чем на благе народа.

Но в такие моменты, забывая о собственных устремлениях и не ища отцовского одобрения, Тристан чувствовал себя ближе к матери, и это ему нравилось.