Королева брильянтов

По классу номер был таким, как двенадцатый, который снимал Виктор Немировский. Похожая мебель и обои. Только этот номер блистал порядком и чистотой. У Пушкина осмотр помещения занял совсем немного времени. Потому что осматривать особо было нечего. К кровати не прикасались, платяной шкаф пуст, личных вещей путешествующего мага нет. Что удивительней всего: ни одного чемодана, или баула, или хоть дорожной сумки. Оставалось предположить, что человек с русским именем, который просил называть себя Кульбахом, путешествует налегке или с узелком. Во всяком случае, недешевым номером он не воспользовался. За все эти дни.

15

Михаил Аркадьевич любил умную беседу, как любил запить крепкий кофе доброй мадерой. Умный человек вызывал в нем жадность состязания. Добившись в жизни всего своим умом, Эфенбах испытывал невольное восхищение перед тем, кто был достойным соперником в дискуссии. Нет, не умнее или проворнее, таких Михаил Аркадьевич невольно сторонился, а вот чтобы вровень, но чуточку слабее. Тогда победа будет не слишком трудна, но приятна. Что же касается женщин, Эфенбах всегда был с ними приторно мил, не беря в голову, что они лепечут. Женщину по умственному развитию начальник сыска держал где-то между дрессированной белкой и говорящим попугаем. От белки в женщине он видел неугомонную прыть и острые зубки, которые частенько покусывали его в семейном счастье. А яркие платья, шляпки с перьями и неугомонная болтовня вызывали в памяти южную птичку. Всех без исключения женщин Михаил Аркадьевич заранее отнес к существам милым, полезным, но безнадежно отсталым. Тем большим было его удивление.

Как только он вышел в приемное отделение сыска и наткнулся на барышню, которую вообще-то следовало бы держать в клетке (да-да, как белку или попугая!), ему захотелось проверить, что же такое нашел в ней Пушкин, что согласился рискнуть всем. Михаил Аркадьевич задал ехидный вопрос и тут же получил ловкий ответ. Прыть преступницы столь поразила, что он незаметно втянулся в беседу.

Баронесса фон Шталь была не только мила, она была умна, она была ловка на язык и говорила такие чудесные комплименты, что Эфенбах не заметил, как оказался полностью очарован ею. Когда же она назвала его «мой генерал» (что было заветным и невозможным желанием статского человека – чтобы к нему обращались: «ваше превосходительство, господин генерал», и чего не будет никогда), Эфенбах размяк окончательно. Они болтали, как старые приятели. Баронесса рассказывала истории из своей жизни, удивляя и поражая начальника сыска. Когда в отделение вошел Пушкин, Михаил Аркадьевич заливался таким искренним смехом, как будто ему рассказали новый анекдот про обер-полицмейстера.

– Надо же, как, однако, бывают глупы мужчины! – проговорил он, вытирая выступившие слезы и тяжело дыша.

– Вы даже не представляете, как бывают! – ответила Агата, бросая взгляд на Пушкина.

– Ах, какая досадная жалость! – проговорил Михаил Аркадьевич, сворачивая платок, мокрый от слез. – Жаль, что вы с вашими проворностями не познакомились с Королевой брильянтов.

Агата одарила его загадочной улыбкой.

– Кто вам сказал, что я с ней не знакома?

– Неужели?! Стыкались лбами?! Ах, раздражайшая вы моя! Где же ее сыскать? Где в Москве может быть?

– Только разок ее видела.

– Да и то ведь какое удачное счастье! – проговорил Эфенбах, переполнившись энтузиазмом. – Запомнили, как выглядела? Описание дать сможете?

Агата поиграла носком сапожка, как лиса играет хвостом, предвкушая курятник.

– Записывайте! – великодушно согласилась она.

Мановением пальца был подозван Лелюхин. Старый чиновник подхватил перо с чернильницей, устроился перед дамой и стал записывать. Агата диктовала четко, описывая детали. Эфенбах слушал, боясь проронить слово, чтобы не спугнуть удачу. Пушкин не вмешивался. Наконец портрет был окончен. Эфенбах потребовал, чтобы Лелюхин прочел вслух, и остался доволен.

– Как с вас списано! – сказал он, бросая изучающий взгляд на Агату. – Прямо как с живой натуры.

– Ах, мой генерал, все красивые женщины похожи между собой, а некрасивые – некрасивы по-своему, – отвечала она, поигрывая ножкой.

Хоть на этот счет Лелюхин имел свое мнение, но перечить не стал. Скорее из-за приятельства с Пушкиным, чем не желая спорить с начальником. Он молча промокнул свежие чернила и отправился за стол. Пушкин подошел к нему и показал рисунок из блокнота.

– Василий Яковлевич, не припомните такого персонажа?

Чуть сощурившись, хотя глаза были еще сильные, Лелюхин всмотрелся в бородача.

– Не припомню среди наших знакомцев.

– И мне никто не приходит на память, – согласился Пушкин.

– Алёша, кто таков?

– Некий Агафон Копенкин, выдающий себя за медиума Алоизия Кульбаха.

– Точно не из наших, – с уверенностью сказал Лелюхин. – По какому делу подать в розыск?

– По известному: отравление в «Славянском базаре».

– А он каким боком там очутился?

– Надо у него спросить, – вырвав листок, Пушкин положил перед чиновником. – Разошлите по всем участкам описание. Вы его ловко составляете. Сильно надо красавца разыскать.

– Разослать-то дело нехитрое, – ответил Лелюхин.