Королева брильянтов

Двенадцатый номер походил на благородную помойку. Старая, но добротная мебель, потертый, но персидский ковер, шелковые гардины, обои с остатками позолоты и бронзовая люстра ставили номер в категорию для путешествующих господ средней руки. Во всей этой благопристойности был разведен изумительный беспорядок. На ковре – остатки еды и полупустые бутылки. Полные и пустые бутыли на столе среди разбросанных тарелок с остатками закусок. Запах подгнивших продуктов витал крепкий. Хозяин не приказывал убирать номер, а коридорным соваться без разрешения не полагалось. Что для сыска было на руку.

Пушкин обошел номер, старательно избегая объедков, и вернулся к хозяину, который держался поближе к дверям.

– С кем была приятная встреча?

Немировский изобразил упрямое молчание.

– Виктор Филиппович, не стоит делать вид, что оглохли. Стол накрыт на две персоны.

– Захотелось свободы, разнообразия.

– Кто она?

– Взял… бланкету.

Пушкин кивнул.

– Заказали у портье?

– Сам… взял, – ответил Немировский, старательно разглядывая морозный узор на стекле.

– Как зовут девицу?

– Не помню. Первый раз видел.

– Значит, для бланкетки заказали роскошный ужин. Для бланкетки выбрали лучшие вина. Для бланкетки принесли букет, что вянет на столе, ценой эдак в двадцать пять рублей. Для бланкетки, которую первый раз увидели.

– Да, вот такое было движение души, – с вызовом ответил Виктор Филиппович. – Имею право. На свои гуляю.

– И не помните, как ее зовут?

– Отшибло память.

– Мы вам поможем. Соберем всех бланкеток, которые работают в этом участке, и спросим, кого изволили выбрать.

Немировский сквозь зубы выругался и плюхнулся в ближайшее кресло.

– Зачем мучаете? Чего от меня хотите?

– Имя женщины, с которой провели вечер, когда был убит ваш брат.

– Какое вам дело?

– От этого зависит очень многое.

Когда отступать некуда, даже самый слабый человек может преобразиться. Вцепившись в подлокотники кресла так, что пальцы побелели, Немировский сгорбился. Губы крепко сжаты, глаза сузились. Готов идти до конца.

– Она не пришла, – проговорил он. – Это все, что я могу вам сказать.

Пушкин взглянул на стол. Один прибор чистый и нетронутый. Цветы так и остались в бумажной упаковке. К ним никто не прикасался.

– Охотно верю. Однако я спросил ее имя.

– Можете рвать меня на дыбе, засадить в каторгу, но об этом ничего не скажу.

Решительность Виктора Филипповича была столь велика, а напор столь натурален, что испытать его намерения могла только дыба. Жаль, давно отменили в полиции. Уж лет двести как.

– Хорошо, – просто сказал Пушкин. – Тогда поясните мне про семейное проклятие.

Немировский готовился к яростной битве, а победа далась легко. Как будто провалился в полынью на твердом льду. Он немного растерялся.

– Что именно?

– Столько лет жили, зная, что придет срок расплаты.

– Думать не думали! – Виктор Филиппович отпустил кресло, на котором остались вмятины от его пальцев, и сделал широкий жест. – Пока Гришка не раскопал это проклятое письмо, ничего не знали. Батюшка никогда словом не обмолвился.

– Петр Филиппович никогда не рассказывал о печальном происшествии?

Немировский искренне удивился.

– А при чем тут Петя?

– Когда ваш отец убил цыганку, вашему старшему брату было лет… десять, наверное?

– Одиннадцать.

– Возраст, когда старший сын входит в семейное дело. Неужели вашему отцу все удалось скрыть от старшего сына и домашних?

– Мне было… – Виктор Филиппович задумался. – Лет семь… Нет, восемь. Многое помню, очень хорошо помню. Но чтобы в доме обсуждали какое-то страшное происшествие… Батюшка наш, Филипп Парфенович, нрава был крутого, ему никто поперек не смел сказать, весь дом в кулаке держал. К нам был в строгости, но зря никогда не обижал. Гришка был тогда маленький, а я… Нет, не было никаких разговоров. Уж мы бы точно узнали.

– Значит, Филипп Парфенович дело не только замял, но и огласки не допустил, – сказал Пушкин, подтолкнув носком ботинка бутылку, отчего она завертелась волчком. – Больших расходов стоило.

– Батюшка за ценой никогда не стоял. Получал что хотел.

– В ресторан «Славянского базара» ездил?

– О своих делах никогда не рассказывал, а нас никогда не возил.

Пушкин сунул руку в карман пальто, достал револьвер и протянул, держа за дуло.

– Спрячьте как можно дальше.

Виктор Филиппович принял оружие, неумело держа обеими руками, как будто это было тяжело для него.

– Благодарю, – сказал он. – Подарок отца. Один из редких, что от него достались. Мне-то теперь что делать? Посадите?

– Сажают картошку, – ответил Пушкин. – А у нас заключают под стражу. Оснований пока не вижу.

Немировский тяжко вздохнул.

– А я-то надеялся… Куда деваться? Дома от страха умру. Вдруг опять увижу?..

– Что увидите? Опишите.

– Нет… Не просите… Пощадите.

– В таком случае мой вам совет: оставайтесь в этом номере еще дня три. Пока срок не выйдет. А там видно будет.

– Я так не могу, Ирина от волнения заболеет.

– Как хотите. Вам решать. – Пушкин пожал плечами и направился к двери.

– Постойте! – вдруг вскрикнул Немировский.

Пушкин остановился.