Король в жёлтом

Я схватил масляный светильник и кинулся к дверям. Кошка пронеслась передо мной как демон, так что я выронил лампу, но мой нож летел быстрее неё, я услышал визг и понял, что мой удар достиг цели. Мгновение я прислушивался к тому, как животное крутилось и билось в темноте, затем, когда моё бешенство утихло, я вновь зажёг лампу и поднял её над головой. Мистер Уайльд лежал на полу с разорванным горлом. Поначалу мне показалось, что он мёртв, но тут, пока я неподвижно смотрел на него, в его запавших глазах появилась зелёная искра, покалеченная рука задрожала, и судорога растянула рот до ушей. На мгновение ужас и отчаяние уступили место надежде, но когда я нагнулся над ним, его глаза закатились и он умер. И пока я стоял там, прикованный к месту яростью и отчаянием, видя мою корону, мою империю, все надежды и замыслы, саму мою жизнь повергнутыми вместе с их творцом, пришли они, накинулись на меня сзади и держали, пока мои вены не вздулись как верёвки, а голос не охрип от истошных воплей. Но я всё ещё бесновался, истекающий кровью, впав в неистовство, и не один полицейский испытал на себе остроту моих зубов. И только когда я не мог больше пошевелиться, они подошли ближе. Я увидел старого Хоуберка и рядом с ним моего кузена Луиса с мертвенно бледным лицом, а позади, в углу, тихо плачущую женщину — Констанс.

— А, теперь мне ясно! — пронзительно захохотал я. — Ты всё-таки завладел троном и империей. Горе! Горе тебе, коронованному венцом Короля в Жёлтом!

(Примечание редактора:

Мистер Кастайн скончался вчера в лечебнице для душевнобольных преступников.)

МАСКА

Камилла: Вам следует снять маску, сэр.
Незнакомец: Неужто?
Камилла: Именно так, настало время. Все, кроме вас, уже отбросили их.
Незнакомец: На мне нет маски.
Камилла (Кассильде, в ужасе): Нет маски? Нет маски!

Король в Жёлтом, Акт 1, Сцена 2

I

Даже ничего не понимая в химии, я слушал увлечённо. Борис взял белую лилию, которую Женевьева принесла сегодня утром от Нотр-Дам, и бросил в чашу. Тут же жидкость потеряла свою кристальную прозрачность. Мгновение лилия была окружена молочно-белыми пузырьками, которые, исчезнув, оставили едва уловимый радужный отлив. Оттенки от оранжевого до тёмно-красного переливались на поверхности, а затем вспышка, подобная солнечному лучу, прочертила чашу сверху донизу, до места, где покоилась лилия. В то же мгновение Борис погрузил в жидкость руку и выудил цветок.

— Никакой опасности нет, — объяснил он, — если выбрать верный момент. Этот золотой луч служит сигналом.

Он протянул лилию мне, и я бережно принял её. Цветок обратился в камень, в чистейший мрамор.

— Вот видишь, — сказал он, — без единого изъяна. Какой скульптор сумел бы создать нечто подобное?

Мрамор был белоснежным, и в глубине его лазурью просвечивали прожилки цветка, а в самой сердцевине мерцал едва заметный свет.

— Не спрашивай меня, почему так выходит, — улыбнулся он, заметив моё изумление. — Понятия не имею, отчего окрашиваются прожилки и сердцевина, но так происходит всегда. Вчера я испробовал состав на одной из золотых рыбок Женевьевы, — вон она.

Рыбка выглядела вырезанной из мрамора. Но если поднести её к свету, камень оказывался красиво пронизан едва видными голубоватыми прожилками, а откуда-то из глубины шёл мягкий свет, словно переливы всех цветов радуги, дремлющие в опале. Я взглянул на чашу, которая вновь казалась наполненной чистейшим хрусталём, и поинтересовался:

— Что случится, если я коснусь поверхности?

— Я не знаю, — ответил он. — Но лучше не пробовать.

— Мне интересно, — сказал я, — откуда берётся луч света?

— Он вправду похож на солнечный луч, — ответил он. — Не знаю. Он всегда появляется, когда я погружаю в состав живое создание. Возможно, — продолжал он с улыбкой, — это душа, возвращающаяся к своему источнику.

Я понял, что Борис дурачится, и пригрозил ему муштабелем ²⁰, но он только рассмеялся и сменил тему.

— Оставайся на ланч. Женевьева скоро уже будет здесь.

— Я видел, как она собиралась к утренней мессе, — заметил я. — Такая же свежая и прелестная, какой была эта лилия — до того, как ты уничтожил её.

— Ты считаешь, что я её уничтожил? — мрачно спросил Борис.

— Уничтожил или сохранил, откуда нам знать?

Мы устроились в углу студии, под незаконченной группой «Мойр». Он откинулся на диван, крутя в руках резец и косясь на свою работу.

— Кстати, — начал он, — я закончил эту чопорную Ариадну, и, думаю, с ней мне и придётся появиться на этом Салоне ²¹. Ничего другого в этом году у меня нет, но после успеха «Мадонны» мне стыдно отправлять такую работу.