Король в желтом

Через час он все еще сидел в кресле, в той же позе, в шляпе и в перчатках, с тростью в руке. Теперь он молчал, погрузившись в глубокомысленное изучение носков своих ботинок, и на лице его блуждала очень глупая улыбка.

III

Около пяти часов вечера консьержка отеля «Дю Сенат», маленькая женщина с грустным взглядом, удивленно всплеснула руками, обнаружив, что к дверям подъехал фургон, набитый цветущим кустарником. Явился лакей Жозеф, вечно навеселе. Увидев цветы, он сразу принялся подсчитывать их примерную стоимость, но кому они предназначались, он не знал.

– Ясно, что в деле замешана женщина, – сказала маленькая консьержка.

– Может, ты? – предположил он.

Она на мгновение задумалась, а потом вздохнула. Жозеф потрогал свой нос – его нос был замечательно красного цвета, так что мог соперничать с любой цветочной витриной. Затем в холл гостиницы явился цветочник со шляпой в руке, а через несколько минут Селби снимал пальто посреди своей спальни и закатывал рукава рубашки. Первоначально в этой комнате, помимо мебели, было некоторое пространство для прогулок, но теперь оно было занято кактусами. Кровать прогнулась под ящиками, набитыми анютиными глазками, лилиями и гелиотропами, пол гостиной покрывали гиацинты и тюльпаны, а умывальник подпирало молоденькое деревце, которое рано или поздно должно было расцвести.

Клиффорд, вошедший чуть позже, споткнулся о коробку с душистым горошком, выругался, извинился и, подавленный всем этим цветочным великолепием, бездумно уселся на герань. Герань при этом сломалась, но Селби сказал:

– Не обращай внимания, – и сурово взглянул на кактус.

– Ты собираешься давать бал? – спросил Клиффорд.

– Н-нет, но я очень люблю цветы, – ответил Селби.

В его словах не было никакого энтузиазма.

– Видимо, так, – сказал Клиффорд и затем, помолчав, добавил: – Прекрасный кактус.

Селби посмотрел на кактус, прикоснулся к нему с видом знатока и больно уколол большой палец.

Клиффорд ткнул тростью в анютины глазки. Затем вошел Жозеф со счетом, громко объявив общую сумму, отчасти чтобы произвести впечатление на Клиффорда, отчасти чтобы запутать Селби и принудить его выплатить чаевые, которые впоследствии можно будет разделить с цветочником. Клиффорд постарался сделать вид, что не расслышал, а Селби беззаботно расплатился по счету. Затем он вернулся в комнату с напускным безразличием, но немедленно утратил его, порвав брюки о кактус. Клиффорд сделал какое-то банальное замечание, закурил сигарету и выглянул в окно, чтобы сгладить неловкость. Селби попытался воспользоваться этим великодушным шансом, но не сумел выдавить из себя ничего лучше:

– Да, наконец наступила весна.

Он посмотрел на затылок Клиффорда и заметил, как его оттопыренные уши дрожат от сдерживаемого смеха. С последной отчаянной попыткой взять ситуацию под контроль он вытащил пару русских сигар, чтобы как-нибудь поддержать разговор, но вновь зацепился за кактус. Это была последняя капля.

– Черт бы побрал этот кактус! – воскликнул Селби против воли, попирая собственный инстинкт самосохранения, но шипы у кактуса были длинными и острыми, зацепившись за них во второй раз, Селби не сумел сдержаться. На этом светская беседа была завершена, и Клиффорд с любопытством развернулся.

– Послушай, Селби, какого черта ты купил эти цветы?

– Они мне очень нравятся, – с вызовом ответил Селби.

– И что ты собираешься с ними делать? Ты тут не сможешь спать.

– Смогу, если ты поможешь мне снять анютины глазки с кровати.

– И куда ты их денешь?

– Может, отдать консьержке?

Он пожалел о своих словах, как только их произнес. Что, во имя всего святого, подумает о нем Клиффорд? Он уже и так услышал сумму счета. И теперь ни за что не поверит, что можно разбрасываться такими деньгами, чтобы одарить маленькую консьержку. Что скажут в Латинском квартале! Зная репутацию Клиффорда, Селби боялся насмешек.

Кто-то постучал в дверь.

Селби взглянул на приятеля с таким затравленным выражением, что тронул его сердце. Этот взгляд был признанием и в то же время мольбой. Клиффорд вскочил, пробрался сквозь цветочный лабиринт и, приложив глаз к замочной скважине, спросил:

– Кого там еще принесло? – Этот изящный оборот был общепринятым в квартале. – Это Эллиот, – сказал он, оглядываясь. – Вместе с Роуденом и с бульдогами.

Затем он обратился к ним сквозь скважину:

– Посидите на ступеньках, мы с Селби сейчас выйдем.

Благоразумие есть величайшая из добродетелей. Латинский квартал небогат добродетелями, и благоразумие редко фигурирует в этом списке. Гости уселись на ступеньки и принялись насвистывать.

Через некоторое время Роуден воскликнул:

– Я чувствую запах цветов. Клянусь, они там внутри что-то празднуют!

– Вам следовало бы знать Селби получше, – проворчал Клиффорд из-за двери, пока тот торопливо менял свои порванные брюки.

– Мы знаем Селби, – с нажимом произнес Эллиот.

– Что тут не знать, – добавил Роуден, – он устраивает вечеринки с цветочными украшениями и зовет к себе Клиффорда, пока мы сидим на лестнице.